— Лучше я, — прошептала она в ответ. — Это же я виновата.

— Раз ты виновата, нечего со мной спорить.

Она закусила губу, но позволила ему пройти вперед.

Он двинулся вверх. Свет солнца в стеклянной надстройке слепил глаза. Вдобавок здесь было жарко, как в настоящем парнике, и Уилл не мог толком ни дышать, ни видеть. Нащупав дверную ручку, он повернул ее и быстро шагнул наружу, прикрыв глаза ладонью от ярких лучей.

Он очутился на свинцовой крыше, огороженной парапетом с зубцами. Стеклянный домик находился в ее центре, а свинцовое покрытие с небольшим уклоном спускалось от него к краям, оканчиваясь у кругового желоба с квадратными отверстиями для стока дождевой воды.

Недалеко от Уилла, на самом солнцепеке, лежал седой старик. Его лицо было в синяках и ссадинах, один глаз закрылся. И, подойдя ближе, дети увидели, что руки у него связаны за спиной.

Он услышал их шаги, застонал снова и попытался перевернуться, чтобы защитить себя.

— Не бойтесь, — тихо сказал Уилл, — мы вас не тронем. Это сделал человек с ножом?

— М-м-м, — простонал старик.

— Сейчас мы развяжем веревку. Он не очень крепко ее завязал…

Веревка и впрямь была завязана неуклюже, на скорую руку, и Уилл быстро с ней справился. Потом они помогли старику подняться и отвели его в тень парапета.

— Кто вы? — спросил Уилл. — Мы не знали, что вас здесь двое. Думали найти в башне только одного.

— Меня зовут Джакомо Парадизи, — прошепелявил старик сквозь выбитые зубы. — Я носитель ножа. Я, и никто больше. Тот, молодой, украл его у меня. Всегда находятся дураки, которые ради ножа идут на такой риск. Но этот — самый отчаянный. Он хочет меня убить…

— Не выйдет, — сказала Лира. — А почему носитель? Что это значит?

— Гильдия поручила мне владеть чудесным ножом. Куда ушел тот глупец?

— Он внизу, — ответил Уилл. — Мы прошли мимо него. Он нас не видел. Он махал ножом в воздухе…

— Пытался сделать разрез. У него не получится. Когда он…

— Осторожно! — воскликнула Лира.

Уилл оглянулся. Юноша поднимался в маленькую деревянную надстройку. Он их еще не заметил, но прятаться здесь было негде, и, когда они выпрямились, он среагировал на движение и резко обернулся к ним.

Пантелеймон мгновенно превратился в медведя и встал на дыбы. Только Лира знала, что он не сможет коснуться другого человека, и на секунду юноша застыл в недоумении, но Уилл сразу понял, что он не способен нормально воспринимать происходящее. Брат Паоло и Анжелики явно потерял разум. Его курчавые рыжие волосы были спутаны, на подбородке блестела слюна, а белки глаз неестественно сверкали на солнце.

И он сжимал в руке нож, а у них не было никакого оружия.

Чуть пригнувшись, Уилл двинулся по крыше вверх, прочь от старика, готовый в любую секунду прыгнуть на противника или отскочить в сторону.

Юноша бросился вперед и взмахнул ножом — влево, вправо и опять влево, — загоняя Уилла в угол, где сходились две стены башни.

Лира с веревкой в руках подкрадывалась к юноше сзади. Вдруг Уилл рванулся вперед — так же, как тогда ночью у себя в доме, и с тем же результатом: враг отшатнулся от неожиданности и, споткнувшись об Лиру, упал на свинцовый настил. Все это случилось так быстро, что Уилл не успел толком испугаться. Зато он успел заметить, как нож вылетел из руки юноши и упал метрах в двух от него острием вниз. Пронзив свинец без малейшего труда, как масло, он ушел в него по самую рукоятку и остался в таком положении.

Юноша сразу же извернулся, пытаясь достать нож, но Уилл кинулся ему на спину и схватил его за волосы. Он научился драться в школе: там этой практики было у него хоть отбавляй, потому что остальные дети догадывались о болезни его матери.. И он давно понял, что цель школьной драки состоит не в том, чтобы набрать очки за красоту стиля, а в том, чтобы заставить твоего врага сдаться, причинив ему больше боли, чем он тебе. Уилл знал, что в драке ты должен быть готов причинить другому боль, и знал, что немногие на это способны, когда доходит до дела; но он давно убедился, что у него такая способность есть.

Однако, несмотря на весь его опыт, Уиллу еще никогда не приходилось драться с почти взрослым человеком, который вдобавок был вооружен ножом, и он понимал, что теперь, когда его соперник уронил нож, он должен любой ценой помешать ему подобрать его.

Запустив руку в густые влажные волосы юноши, он потянул их назад, одновременно выкручивая изо всех сил. Юноша крякнул и попытался сбросить Уилла, но тот вцепился в него еще крепче, и безумец взвыл от боли и ярости. Он вскочил и бросился спиной на парапет. Уилл ударился о камень, и этого оказалось достаточно: у мальчика перехватило дух, и руки его разжались. Теперь враг был свободен.

Стоя на четвереньках в желобе под парапетом и ловя ртом воздух, Уилл нащупывал опору, чтобы подняться, и тут его нога угодила в одно из отверстий для стока воды. На один ужасный миг ему почудилось, что сзади ничего нет. Его пальцы отчаянно заскребли по теплому свинцу. Но все обошлось: его левая нога висела в пустоте, однако сам он никуда не провалился.

Вытащив ногу из сточного отверстия, он быстро вскочил. Юноша снова рванулся к ножу, но не успел вынуть его из крыши: Лира кинулась ему на спину и стала царапаться, пинаться, кусаться, словно дикая кошка; однако ей не удалось схватить его за волосы, как она хотела, и юноша сбросил ее с себя. Когда он встал, в руке у него снова блеснул нож.

Лира отлетела в сторону; рядом с ней стоял Пантелеймон в облике дикого кота — шерсть дыбом, зубы оскалены. Уилл впервые оказался лицом к лицу с противником. Раньше у него не было возможности толком рассмотреть его; теперь же он убедился, что это действительно брат Анжелики и что он вне себя от ярости. У него был нож, и сейчас он хотел только одного — уничтожить Уилла.

Но с Уиллом было не так-то легко сладить.

Схватив оброненную Лирой веревку, он обмотал ею левую руку для защиты от ножа. Потом, двигаясь боком, занял позицию между своим противником и солнцем, так что тот стал щуриться, пытаясь его разглядеть. Мало того: ему в глаза попали яркие лучи, отражавшиеся от стеклянной надстройки, и Уилл заметил, что на несколько мгновений он почти ослеп.

Высоко подняв левую руку, он кинулся к юноше с его левого бока, подальше от ножа, и сильно пнул его в колено. Он тщательно прицелился, и пинок оказался точным и эффективным. С громким воплем юноша упал и попытался неуклюже отползти в сторону.

Уилл прыгнул следом и обрушил на него град ударов, молотя кулаками и пиная ногами во все незащищенные места, стараясь загнать врага обратно в стеклянную надстройку. Если бы только удалось оттеснить его к лестнице…

Юноша упал снова, на этот раз еще более неловко, и его правая рука с ножом очутилась на свинцовой крыше рядом с ногами противника. Уилл тут же наступил на нее, пытаясь всем своим весом раздавить пальцы юноши, зажатые между свинцом и рукояткой, а потом поплотнее обмотал вокруг руки веревку и надавил ногой еще сильнее. Юноша вскрикнул и выпустил нож. Уилл мгновенно отшвырнул его пинком в сторону — к счастью для мальчика, его ботинок пришел в соприкосновение не с лезвием, а с рукояткой, — и нож, завертевшись волчком, отлетел к парапету и остался лежать в желобе, рядом с дырой для водостока. Веревка, намотанная на руку Уилла, опять ослабла, и откуда-то взялось очень много крови — она лилась на свинец и на его собственные ботинки. Юноша уже поднимался…