Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Что?
— Ты сам знаешь, что предал.
— Я…
— Молчи, — она посмотрела на него странным тяжелым взглядом. — У тебя нет оправданий. Ты прекрасно осознаешь, что виноват. А ведь ты знаешь, как карается предательство. Смертью.
Климский вздрогнул, с ужасом смотря на исказившееся лицо девушки. Неужели она и вправду безумна? Могла ли она отравить мужа в подобном беспамятстве? Не зря же некоторые душевные доктора настаивают на существовании такой болезни, как двоедушие, когда один человек может вести себя в разное время совершенно по-разному, а потом даже не помнить, что он сделал. Возможно ли, что у вдовы обострение происходит вечером и ночью? Чем это обусловлено? Тем, что в это время она остается одна? Темнотой?
— Катя, — Михаил коснулся ее лба, пробежал пальцами по коже, пытаясь разгладить, как их называет Лиза, «морщинки хмурости». — Все будет хорошо. Я тебя не оставлю.
— Ложь.
Ее тихий необычайно мелодичный голос в этот момент как никогда был похож на голос Марии. Это сходство, словно невидимая игла, укололо Михаила в сердце, да так там и застряло.
— Мы все преодолеем, — пообещал мужчина сосредоточенно толи Кате, толи самому себе.
Мережская безумно усмехнулась и вдруг одним движением села Климскому на живот. Руки ее легли ему на плечи.
Ледяные руки. Словно его обнимал мертвец, а не живая теплая женщина.
— Катя, ты не в себе, — Михаил обхватил ее за талию и попытался снять с себя. — Давай просто ляжем спать? Завтра будет тяжелый день.
Она наклонилась к его губам, хищно облизываясь. Спросила с придыханием:
— Хочешь ощутить месть на вкус?
— Ка…
Ее пальцы впились в его горло. Мужчина почувствовал, что задыхается.
— К-ка…
Ее глаза горели алым.
Михаил изо всей силы ударил женщину в живот. Она взревела, точно раненый медведь и царапнула острыми когтями ему грудь.
Климский вскрикнул от резкой боли и… проснулся.
Комната была пуста. Тьма, растекшаяся по углам, молчала. Ни звуков, ни посторонних людей. Только мрак и тишина.
Михаил встал и схватил со стола подсвечник. По спине его тек холодный пот.
* * *
Раздался стук. Твердый, но не особо настойчивый. Задремавшая было Катерина спросонья открыла дверь, не спрашивая, кто там.
И зря.
На пороге стоял обеспокоенный чем-то Михаил. Рубашка его промокла от пота, на груди виднелись красные пятна, словно он пролил на себя вино.
Или кровь.
— Все в порядке?
Катя поежилась от увиденного и нерешительно кивнула.
— Да. А у вас?
— Вроде бы. — Мужчина потер шею. — Мне… Мне надо поговорить с вами. Это важно. И срочно. Очень.
Холодный ветер прошелся по ногам. Вдова посмотрела в глубь комнаты, где лежала шаль, потом на юриста.
За его спиной стоял паук. Огромный, почти с человеческий рост. Лапы его тянулись к Климскому…
Екатерина схватила мужчину за запястье, втянула в комнату и захлопнула дверь. Руки ее дрожали, голос не слушался.
— Катя? Вам плохо?
Она прижала ладони к груди и воскликнула:
— Сейчас вы тоже ничего не видели???
Неужели он настолько слеп? Ведь это ему только что угрожала опасность!
Юрист посмотрел на нее недоуменно. Потом шагнул к ней и просто крепко обнял.
— Все будет, как следует, — сказал он.
Катерина тут же оттаяла.
— Хорошо, да? — всхлипнув, спросила она.
— Зачем же хорошо? Будет, как надо.
Мережская подняла голову, чтобы посмотреть мужчине в глаза.
Рубашка на Михаиле зашевелилась, словно под ней кто-то бегал, и порвалась. Из разрывов показались паучьи лапы. Они росли и росли из тела замершего в неподвижности юриста.
Вдова отчаянно закричала. Вырвалась из рук чудовища, отбежала к стене.
— Не уходи! — простонал мужчина. — Ты же не Мария? Ты же примешь меня любым?
Катя остановилась, замерла в нерешительности у самой двери.
Она должна сбежать, если это монстр.
А если это Михаил? Она не может его бросить!
— Подойди, Катя! Мне так больно! Что со мной?
Это она виновата? Елена превратила его в чудовище — из-за нее?
Она неуверенно шагнула вперед…
Глаза монстра загорелись красным. Жвалы, вылезшие из его рта, плотоядно щелкнули.
Мережская взвизгнула и выбежала в коридор.
— Катя?
Климский поймал ее у лестницы, но вид юриста не успокоил девушку, наоборот, она вдруг больно ударила его и попыталась вырваться из кольца мужских рук. Михаил сильнее прижал беглянку к себе.
— Кошмар, да? Я понимаю, Катя. Успокойся. Все хорошо. Все хорошо, не бойся, я с тобой.
Катерина нерешительно его обняла, не отрывая взгляда от его рубашки.
Ткань оставалась обычной тканью и шевелиться сама по себе отказывалась.
Упало что-то в комнате Николая, и Катя вздрогнула. Посмотрела на дверь в его спальню, потом перевела настороженный взгляд на свою.
— Страшно возвращаться? — догадался Михаил. — Давай я схожу проверю.
— Нет!!! — В его руку вцепились мертвой хваткой. — Не ходи! Не надо!
— Надо. По мне если и бояться, то по крайней мере, известного противника. И вообще, всему в нашем мире можно найти объяснение. Пусть даже магическое.
Мужчина отцепил ее пальцы и решительным шагом направился в конец коридора. Поникшая девушка поплелась следом. В голову лезли то панические мысли, то отстраненно-глупые типа стишков известного ловеласа, поэта Каремского:
«… И не страшен им гром:
Умирать — так вдвоем!»
Кате было страшно. За себя и за Михаила. Когда скрипнула, открываясь, дверь, сердце ее на мгновение остановилось. Но из комнаты никто не выскочил, жаждая убивать все живое. Климский шагнул внутрь, Катя беспрекословно последовала за ним.
Осмотр спальни ничего не дал. Посторонних людей, животных и даже предметов обнаружено не было.
— Никого, — сообщил юрист хозяйке, откидывая край одеяла, — можно спокойно спать.
Мережская попятилась от кровати. Михаил вздохнул и уселся в кресло.
— Давайте, я останусь. Или вы меня боитесь?
Вообще-то Катя боялась. Правда не столько его, сколько себя.
— Нет.
— Вот и славно!
Мужчина вытянул ноги, подпер голову рукой и прикрыл глаза.
— Хороших снов.
— Доброй ночи, — ответила Катя, залезая в кровать все равно с некоторой опаской. Натянув одеяло до подбородка, она повернулась лицом к Михаилу и смотрела на его профиль, пока не уснула.
Сны ей приснились действительно хорошие.
* * *
Солнце уже встало, когда Михаил растормошил Катерину и, приказав никого не впускать в дом, умчался по какому-то срочному делу. Напуганная внезапно свалившимся на нее одиночеством, от которого она уже успела отвыкнуть за последние недели, Мережская полдня проторчала в прихожей. Она сама не знала, чего боялась больше: что ее юрист не вернется, или что в дверь постучат вежливые люди с медицинским саквояжем и прочной веревкой.