В одном советник оказался прав. Он выбрал именно то место, что уже давно использовалось для подобного рода разговоров. Здесь десятками умирали в неравных боях «правильные» пацаны, решались вопросы отчуждения чужой частной собственности и выяснялись причины наезда «залетных» на чужие владения. Кряжину об том, понятно, было неизвестно, и о заводе он вспомнил случайно, увидев его впервые, когда самолет заходил на вираж для посадки в Мининске. А потому место, избранное им, оказалось привычным для Хараева и его многочисленной банды.

Здесь уже давно были насижены места для снайперов, укрытия для «полка правого крыла», «левого» и «центровых».

И ровно в шесть часов утра по местному времени люди Руслана стали проникать на территорию завода парами и тройками, заполняя привычные для будущей встречи исходные позиции.

Хараев не боялся чужака. Он боялся последствий, которые могут возникнуть в результате неверного с ним обхождения. Будь тот из Кемерова, Омска или Твери, разговор, если бы и состоялся, был бы непродолжителен. На заводе тысячи мест в заваленных подвалах, где стынут кости десятков объявленных ментами в розыск пропавших без вести. Одним меньше, одним больше – какая разница?

Но московский габаритный мужик, расстрелявший дежурную часть РОВД и обещавший «муравейник» из столицы, – дело серьезное.

На часах – семь тридцать, а на завод не ступила нога ни одного из его людей. Это значит, что москвич не готовится заранее. Либо дурак, либо приготовился еще раньше.

Три часа назад Хараев послал в РОВД одного из своих людей.

Тот приехал, зашел в тамбур и посмотрел внутрь, через стекло. За пультом сидел не тот сержант, что был вечером.

– А кто сегодня дежурит? – поинтересовался посланец, постучав в стекло.

– Семенов, – был ответ помощника.

Вчера заступал не Семенов. Заступал Овчаренко. Где Овчаренко?

– А где Овчаренко, дорогой? – спросил посланец Хараева.

Сержант поднял глаза, в которых присутствовало сомнение, что отвечать на этот вопрос следует честно.

– С нами нет больше Геннадия Степановича.

– А когда он будет?

– Никогда не будет, – ответил сержант, вытягивая из-под стола изъятую у сидящего перед ним и вытирающего сопли малолетки бейсбольную биту. – Вы его, суки черные, убили!! Твари!!

Увидев, как сержант с палицей наперевес выбирается из-за стола, посланец успел добежать до своей «Тойоты». Успел сесть. Завести тоже успел. Успел перебросить рычаг переключения скоростей в положение «D». Больше ничего не успел. Металлическая бейсбольная бита, сверкнув в утренних лучах сентябрьского солнца, врезалась в заднее стекло красавицы «Карины» и наполовину залетела в салон.

– Убью гада!! – слышалось сзади. – За Степаныча!.. За человека!..

И бита во второй раз влетела в салон. Но уже со стороны правой двери.

Посланец уехал, так и не успев толком понять, что он выяснил, а что оказалось ему недоступным. Через четверть часа он докладывал Хараеву:

– Он убил их, Руслан. У мента в дежурке сорвалась крыша, он выбежал с битой и разбил мою машину. Кричал, оскорблял, грозил, что они нас всех перебьют. Дырки в оргстекле «дежурки», куда говорить, зачем пришел, перепачканы засохшей кровью. Менты совсем от рук отбились, Руслан.

А за четверть часа до этого Тоцкий, сидя за пультом в тесной ему сержантской форме, выслушивал упреки Кряжина:

– Нехорошо так, Андрей Андреевич. А вдруг человек пришел заявление о преступлении сделать?

– У него на роже написано, что он в разведке, – огрызался майор.

– Ну, мало ли что у кого на роже написано, – молвил советник, отводя взгляд.

Место предстоящей встречи было окружено полутора десятками вооруженных людей Хараева к половине девятого утра, за полтора часа до назначенного времени. Вполголоса переговариваясь, они посматривали друг на друга и лениво жевали привезенные с собой лепешки с зеленью. Их взгляды были прикованы к выездам с завода, ибо никто не обещал, что противная сторона не решится сделать точно такой же демарш.

Хараев знал, что поступает против правил. Он сидел в российской тюрьме с известными в криминальных кругах людьми, общался с братвой на воле, имел тесные контакты с авторитетными представителями Москвы и Питера, но всякий раз, когда обстоятельства требовали соблюсти неписаный закон взаимоотношений, он от них отступал.

Нельзя прибывать с оружием на встречу. Он делал это всякий раз, причем на пистолете был снят предохранитель, а патрон находился в стволе.

На встречи не для посторонних ушей, обозначаемые как приватные, нельзя привозить с собой шалман. Он привозил, причем старался привезти столько, чтобы при аналогичной попытке визави людей у него было в два раза больше.

Не мстить старикам, женщинам, если они не участвуют в криминальных отношениях и не являются равноправной стороной, и ни при каких обстоятельствах не трогать детей. Хараев не раз убивал и тех, и других, и не было для него лучшего предмета вымогательства, чем похищенное дитя.

Никогда не оскорбляй равного себе, дабы не разжечь войну, рождающую смерть. Хараев не признавал этого правила.

Не убий «вора в законе». Он уже сделал это и о том не жалел.

Такие люди не живут долго, особенно в условиях скоротечности жизни каждого человека, ступившего на путь активного совершения преступлений. Но Хараев был молод, а потому не верил в смерть. Тем более ее не боялся. Смерти нет. Есть вечная жизнь, дарованная Аллахом, и Аллах тем милостивее, чем воинственнее его подданный. Правоверного ведет по суетливой жизни шариат, и только он закон для Хараева.

– Руслан, машина у центральных ворот! – передал по радиостанции Абдул-Керим. – В машине один, но это не человек из Москвы.

Хараев поджал уголки губ. Интересно будет послушать, о чем сейчас пойдет речь. От разговора можно отказаться сразу, и это будет по правилам. Но разгорелся интерес, и чеченец вновь откинул в сторону все правила.

Включив фары своего джипа «БМВ», он выехал из цеха навстречу приближающемуся «БМВ» незнакомца. Приземистый седан-«пятерочка» девяносто восьмого года. Скорее рабочая лошадка, чем авто для куража. Номеров Хараев на машине не заметил. Быть может, московская братва нынче решила вешать их на бортах – кто знает, а может случиться, незнакомцу их не хочется «светить». Руслану бояться нечего – его «001» знает весь Мининск.

Вышли они одновременно, причем Хараев направился к собеседнику, а тот прижался задом к крылу своей «бомбы» и не спеша вынул из кармана сигареты.

Вот так раз, подумал Хараев, начиная чувствовать чудовищную неприязнь к человеку, которого видел впервые в жизни. Он, «вор», идет к нему, а тот ожидает его, словно дважды коронованный. На середине пути крепыш Хараев остановился, зевнул. Очки снимать он не стал. Было неудобно – сентябрь нынче выдался несолнечный, но снимать очки было бы приглашением к разговору. А он никого не приглашал. Его пригласили. И он приехал.