«СОН В ЛЕТНЮЮ НОЧЬ», УИЛЬЯМ ШЕКСПИР

Арджун Десай не так уж часто не знал, что сказать. Теперь, однако, он понял, что изо всех сил пытается отыскать в сознании нужный уголок, в котором будут подходящие слова. Он размышлял и размышлял о том, как начать простейшую беседу, но в голове у него зияла пустота.

– Ты спишь? – произнес он наконец, уставившись в устланный землей потолок, и его голос разнесся по огромным покоям. Если он концентрировал взгляд на потолке достаточно долго, то мог разглядеть слюду и поблескивающие камешки в недрах почвы. Видел, как свет камина сверкал так, точно освещал грани бриллианта.

– Не сплю, – ответила Пиппа после почти что целой минуты молчания.

– Ты все это время раздумывала, спишь ты или нет?

– Нет. Я раздумывала, отвечать тебе или нет.

Арджун сделал паузу.

– Похоже, что наши дружелюбные огоньки покинули нас на время.

– Что, как думаешь, они всем скажут?

– Скажут правду, как и всегда. Что мы не делили кровать. Что ты ушла на ночную прогулку, а потом вернулась со мной. Надеюсь, больше никаких подробностей не упомянут. – Арджун сделает все, чтобы так и было, даже если придется подкупить этих мелких любителей подслушивать чужие тайны. Они согласятся на все за кусочек сахара из мира смертных.

Пиппа вздохнула.

– Получается, мы наконец-то можем безопасно поговорить начистоту?

Арджун подпер рукой голову.

– В Уайль никогда не безопасно разговаривать начистоту, – сказал он. – Однако в данный момент в этой комнате нет никаких шпионов. И все же лучше разговаривать потише.

– Полагаю… полагаю, тогда тебе лучше подойти сюда.

Арджун чуть было не рассмеялся. По правде сказать, он сам хотел это сделать, если бы его не пугало то, как его пульс учащается от слов Филиппы Монтроуз. Словно у воодушевленного мальчишки, а не вежливого молодого человека. Арджун поднялся и направился к ней – непринужденной походкой, разумеется, – к гигантской кровати, стоящей на невысоком пьедестале. Кровать была нелепой, потому что ее спинку украшали переплетенные ветки, которые набухали, если к ним прикоснуться. Несомненно, некоторые фейри считали, что подобное побуждает к занятиям любовью. Арджун был уверен, что Пиппа пока этого не заметила, иначе бы она закричала.

Да и сам Арджун мог согласиться с тем, что вид кровати, которая корчится, если ее погладить, немало пугает.

Все в этих покоях состояло из намеков, даже размеры покрывала. А размеры кровати подразумевали, что на ней могли уместиться… больше, чем двое. Эта идея казалась Арджуну утомительной. Вежливую беседу сложно было вести и с одним-то членом королевского фейри-двора, что уж говорить о нескольких, да еще и в такой деликатной ситуации. Мысль о том, чтобы умереть голым в огромной кровати с руками и ногами, связанными спутавшимися лозами плюща, совсем не прельщала Арджуна.

Ну… может, разве что если не его будет связывать кто-то, а он кого-то…

Арджун прочистил горло, опустившись на край кровати подальше от Пиппы, как какой-то целомудренный монах. Пиппа заерзала и повернулась к нему лицом, щеки у нее порозовели, а голубые глаза поблескивали.

– Я хотела бы извиниться, – тихо произнесла она. Ее губы двигались осторожно при каждом слове, и Арджун нехотя вспомнил их поцелуй в тени дерева-убийцы. На самом-то деле это мог бы быть типичный вечер четверга в местных землях, ничего необычного. – То, что я сделала в лесу, было…

– Нам вовсе не обязательно обсуждать произошедшее. Это неважно. – Арджун усмехнулся, натянув на лицо непринужденное выражение, хотя ему вдруг стало жарко от одного лишь воспоминания. От мысли о том, что Пиппа пахла как английский сад весенним утром. От мысли о том, каково это – обнимать ее. – У нас сейчас есть дела и поважнее. – «Например, как дожить до завтрашнего дня», – добавил он мысленно.

– Я… – Пиппа засомневалась, нахмурив лоб. – Это прозвучало не очень приятно.

Арджун напрягся, даже не пытаясь теперь скрыть тревогу.

– Я не хотел тебя обидеть, Пиппа.

– Не знаю, имеет ли значение, чего ты хотел, если ты кого-то обижаешь. Да и даже если тебе все равно, я… я поцеловала тебя, и для меня это имеет значение. – Она сделала паузу, словно сомневаясь. – Я целовалась лишь с одним мужчиной до этого.

Хотя Пиппа и не назвала Фобоса по имени, горячая волна ревности наполнила грудь Арджуна при мысли об этом молокососе, претендующем на роль ее будущего супруга, и от этого Арджуну стало еще хуже. Арджун Десай прожил девятнадцать лет и ни разу не играл роли ревнивого любовника. И теперь не станет начинать. К черту такие мысли.

– Я… – Арджун поправил волосы и отвел глаза. Его жутко тянуло поступить так же, как он поступал всегда, когда дело касалось сердечных вопросов. Пренебречь деталями. Солгать, а не выказывать какие бы там ни было слабости. – Не… не то чтобы у меня был большой опыт в подобных вопросах.

Пиппа села, и меховое покрывало сползло с ее сорочки. Сползло медленно, сводя с ума.

– А я думала иначе, – сказала она.

– Потому что я оказался так талантлив в этом? – пошутил Арджун.

Пиппа покачала головой.

– Потому что ты мужчина.

Он рассмеялся.

– Если отбросить в сторону шутки о моем мастерстве… ты первая смертная, которую я поцеловал, – признался он. А еще Пиппа была первой, кого он поцеловал, не напившись фейского ликера перед этим.

– Первая смертная? – Она поправила белокурый локон за ухом, поджав губы. – Ясно.

– Ты ревнуешь меня к фейри-девчонкам, которых я целовал, Филиппа Монтроуз?

Она покраснела, раскрыв от изумления рот.

– Нет, – поспешно ответила она. – Разумеется, нет. – Она обхватила руками колени, и ее светлые локоны рассыпались вокруг, точно накидка.

Арджун ненавидел себя за то, что ему нравилась ее ревность. Или, по крайней мере, часть его фейри-натуры этим наслаждалась.

– Жаль, – сказал он. – Ревность является сильным оружием в Уайль.

– Если я буду управлять этим оружием достаточно умело, то смогу убедить вернуть меня домой?

– Тебе не нужно оружие, чтобы убедить меня в этом, Пиппа, – сказал Арджун почти что шепотом. – Если бы не наши обещания, я бы отвел тебя домой в эту самую минуту.

– Понятно, – тихо ответила Пиппа.

– Не сердись, – продолжил Арджун. – Не все потеряно. Доверься мне. И моей матери.

Пиппа кивнула.

Их беседа стихла, и воцарилась тишина. Арджун ждал, что вслед за ней последует дискомфорт. Последует необъяснимая потребность, которую он ощущал с самого детства, в том, чтобы наполнить пустоту чем-то, словами или смехом, или какой-нибудь пошлой шуткой.

Однако дискомфорта не последовало. Как странно. Дело в Пиппе или в ситуации, в которой они сейчас находились?