«Милая, дорогая мама.

Благодарю тебя от всего сердца за твое доброе горячее письмо, которое пришло как раз 6-го утром и меня ужасно обрадовало.

Все, что ты пишешь о себе, меня волнует. Я понимаю, что тебе, вдали от России, все кажется еще серьезнее и хуже. Но не беспокойся о нас, милая мама.

Конечно, мне нелегко, но Господь Бог дает силы трудиться и спокойствие духа, что самое главное.

Именно это спокойствие душевное, к сожалению, отсутствует у многих русских людей, поэтому угрозы и запугивания кучки анархистов так сильно действуют на них.

Без того у нас вообще мало людей с гражданским мужеством, как ты знаешь, ну а теперь его почти ни у кого не видно. Как я тебе писал последний раз, настроение совершенно переменилось. Все прежние легкомысленные либералы, всегда критиковавшие каждую меру правительства, теперь кричат, что надо действовать решительно. Когда на днях было арестовано около 250 главных руководителей комитета рабочих и других партий, все этому обрадовались. Затем 12 газет было запрещено, и издатели привлечены к суду за разные пакости, которые они писали, – опять все единодушно находили, что так нужно было давно поступить!

Все это, конечно, дает Витте нравственную силу продолжать действовать как следует!

У меня на этой неделе идут очень серьезные и утомительные совещания по вопросу о выборах в Гос. думу. Ее будущая судьба зависит от разрешения этого важнейшего вопроса. Ал. Оболенский с некоторыми лицами предлагал всеобщие выборы, т. е. suffrage universel, но я вчера это убежденно отклонил. Бог знает, как у этих господ разыгрывается фантазия!

Сидим мы в заседании по 7 часов – просто отчаяние.

6-го происходил великолепный парад Гвардейскому Экипажу, Стрелкам и другим частям в манеже.

Было чудное солнце, светло и радостно на душе. Я им передал твои поздравления, и матросы долго кричали „ура!“ в ответ.

Накануне все офицеры обедали у нас.

3-го был очередной смотр Преображенцам. Погода была теплая, и Аликс взяла с собой маленького, который смотрел на парад со ступенек подъезда перед дворцом. Полк был очень рад видеть его.

В память этого Николаша был зачислен в списки полка. Enthousiasme indescriptible!

Я так счастлив, что войска полюбили Николашу и верят ему! Недавно он принимал всех командиров частей, причем сказал им такую горячую речь о верности долгу и присяге, что все присутствовавшие плакали, и „ура!“ их было слышно на улице. Это я знаю от самих начальников частей.

Сегодня пришли кавалергарды, и у нас сейчас будет им обед. Завтра утром смотр, – конечно, в конном строю.

Мысли мои будут о тебе, милая мама.

… Христос с тобою!

Всем сердцем

…«На юге России совсем тихо, кроме небольших беспорядков в Полтавской губернии. В Сибири тоже лучше, но еще не кончена чистка железной дороги от всей дряни.

Там на жел[езной] дор[оге] инженеры и их помощники-поляки и жиды, вся забастовка, а потом и революция была устроена ими при помощи сбитых с толку рабочих.

Витте после московских событий резко изменился: теперь он хочет всех вешать и расстреливать.

Я никогда не видал такого хамелеона или человека, меняющего свои убеждения, как он. Благодаря этому свойству характера почти никто больше ему не верит, он окончательно потопил самого себя в глазах всех, может быть, исключая заграничных жидов».

Зато новый министр юстиции, М.Г. Акимов, удостаивается у него самой высокой похвалы:

«Мне очень нравится новый министр юстиции Акимов. Он был сенатором, помещик Саратовской губернии, ушел от службы потому, что не разделял взглядов Муравьева. Он, к сожалению, немолод, но замечательно бодрый и энергичный, с честными взглядами и начал сильно подтягивать свое поганое ведомство.

Дурново – внутрен[них] дел – действует прекрасно; я им тоже очень доволен. Остальные министры – люди sans importance!» (Не имеющие никакой важности. – С.Л.)

«Дети все поправились – они простудились в одно время и на праздниках валялись в постелях вокруг елки».