Небо начало розоветь. Утро обещало быть тихим и золотистым. Просыпались дневные птицы, далекий рев тура тревожил покой леса.

– Что ж, мы готовы, – сказала Эмма, обходя мелита.

Здесь явно верховодила она. Теперь девушка шла впереди вместе с Ги, что-то напевая или рассказывая жениху.

«Между ними ничего не произошло, – определил Эврар. – Влюбленные, познавшие вкус грешной плоти, ведут себя иначе. Тех друг от дружки не оторвешь. Эти же словно малые дети».

Он опять почувствовал облегчение, но, скривив в насмешке губы, решил про себя, что другого такого простофилю, как этот Ги, пожалуй, не сыскать. Эдакого рохлю и зарубить не грех. Пусть только девушка выведет их к аббатству. Там придется оглушить и связать ее, оставив в лесу, пока он сходит за лошадьми. А затем… Что ж, тропу до Сомюра он хорошо запомнил. Оттуда в Тур, где его ожидают люди герцога Ренье. Даст Бог, он справится с поручением скорее, чем сам предполагал.

Эврар уже примечал пни, мимо которых проходил ночью. Пожалуй, и здесь он уже не заблудится. Воин ускорил шаги, неторопливо доставая секиру и устремив взгляд на темный затылок Ги. Взявшись за руки, молодые со смехом перепрыгнули через толстый поваленный ствол. Эврар снова приотстал и услышал, как Эмма вдруг сказала:

– Странно, мы уже совсем рядом, а что-то не слышно колокола.

Эврар замер. Остановился и глубоко втянул воздух.

– Стойте – во имя всех богов земных и подземных!

Юноша и девушка немедленно оглянулись, замедляя шаг.

Эврар стоял, сжимая топорище. Все в нем было напряжено, как взведенная пружина. Всем своим естеством, каждой клеточкой его он ощущал только одно.

Впереди была опасность, больше того – там была смерть.

Ни Ги, ни Эмма не поняли, что волновало мелита. Однако смутное беспокойство передалось и им. Эврар пребывал в страшном напряжении, он замер, словно гончая в стойке, и все его существо обратилось в слух. Ноздри воина трепетали. Нет, он не ошибся. Тонкое чутье не подвело его. Он обонял запах опасности.

Ги и Эмма недоуменно глядели друг на друга. Первые косые лучи утреннего солнца уже золотили верхушки деревьев. Без умолку щебетала какая-то утренняя пташка. Пахло лесным разнотравьем, и ничто не предвещало угрозы. И тем не менее Эврар знал, что она существует. Он слышал гомон вспугнутых птиц впереди, еще какие-то смутные звуки. Воздух вместе с благоуханием леса нес в себе сладковато-тошнотворный запах крови. И еще гари, гари пожарища.

Он коротко взглянул через плечо на своих юных спутников. Мысль о необходимости убить Ги теперь отступила на задний план. Что-то подсказывало ему, что сейчас не время, предстоит нечто совсем иное, куда более серьезное.

– Что случилось, Меченый? – вполголоса спросил Ги.

Он сделал им жест приблизиться. Глаза его возбужденно блестели.

– Там что-то происходит! Ни звука!

Они вмиг стали покорны. Его состояние подчинило юношу и девушку. За ним был опыт бойца, а значит, сейчас он стал главным.

Крадучись, Эврар бесшумно двинулся вперед, сделав спутникам знак оставаться на месте. Какое-то время они стояли в неподвижности, но потом Эмма, а за ней следом и Ги двинулись вперед.

Под обросшим большими бородами лишайника старым дубом лицом вниз лежал человек. На нем была темная сутана монаха-бенедиктинца. Шишковатая голова с неровно выбритой тонзурой была обнажена.

– Да это же блаженный Ремигий, – ахнула Эмма.

Эврар шикнул на нее, но девушка уже ринулась вперед и замерла над поверженным телом. Из спины слабоумного торчала тридцатидюймовая оперенная стрела.

– Боже всеблагой и правый!..

Эврар, оглядевшись, приблизился, присел у тела монаха и перевернул его. Тот глухо застонал. Алая пенистая кровь струилась у него из ноздрей, скапливаясь в морщинистых углах рта.

– Отец Ремигий, это я, Птичка! – ласково позвала девушка, погладив юродивого по щеке.

Лишенные ресниц веки медленно поднялись. Взгляд монаха был бессмыслен, потом в нем что-то мелькнуло, на щеке дрогнул мускул, искривив рот в подобии улыбки.

– …Птичка… Э… ма… ма…

– Кто же это тебя, бедняга?

По-детски обиженное выражение мелькнуло на лице брата Ремигия. Он попытался заговорить, но издал лишь слабый задыхающийся звук. Кровь вдруг потоком хлынула из ноздрей и рта, бледность залила лицо, и все с тем же обиженным выражением он испустил дух.

Эмма ощутила тошноту от запаха крови и, судорожно зажав рот, кинулась к кустам. Ги опустился на колени, медленно прочел заупокойную молитву и закрыл глаза покойного. Эврар пребывал в задумчивости, потом резким движением вырвал из обмякшего тела отца Ремигия стрелу. Взглянул на наконечник и нахмурился.

– Мы должны похоронить его по христианскому обряду, – проговорил, поднимаясь с колен, Ги.

Все еще тяжело дыша, к ним приблизилась девушка.

– Аминь, – сказала она тихо. Потом решительно сжала кулачки: – Кто мог это сделать? Кому помешал бродяга-блаженный?

Эврар, покусывая ус, смотрел на кровавый след, виляющий в траве.

– Видимо, его подстрелили в долине. Но он прошел или прополз довольно далеко. Ад и демоны! До чего же выносливы эти полоумные!

Эмма, прищурившись, взглянула на Ги.

– Если это сделали люди твоего отца…

– Нет! – прервал ее Эврар, трогая наконечник стрелы – плоский, с ложбинкой посередине. – Это норманнская стрела.

Он хищно усмехнулся.

– В Гиларии-в-лесу – норманны!

Девушка судорожно вздохнула, глаза ее расширились. Ги потемнел, лицо его мгновенно осунулось.

– Тогда… – сказал он, – тогда нам нельзя туда возвращаться… Видно, само провидение хранило нас, уводя прочь от Гилария, и мы не должны злоупотреблять милостью небес.

Эврар кивнул.

– На этот раз ты прав, мальчик. Нам следует уйти как можно дальше и схорониться в лесу.

Лицо Эммы залила восковая бледность.

– Матушка! – вдруг воскликнула она. – Там осталась матушка!

И прежде чем они успели опомниться, она стремглав бросилась сквозь кусты в сторону аббатства.

Эврар метнулся за ней, ломая сучья и круша подлесок. Девушка неслась, как лань, светлым пятном мелькая среди деревьев. Мелиту приходилось напрягать все силы, чтобы догнать ее. Деревья расступились, явственно донеслись какие-то крики, шум. Эврар на ходу подхватил сухую корявую ветвь и метнул ее в ноги Эммы, а когда она, споткнувшись, стала падать, с глухим рычанием прыгнул и навалился на нее всем телом, вдавливая лицом в мох и жухлую прошлогоднюю листву.

– Тихо, девочка, тихо, – все еще задыхаясь, бормотал он. – В одиночку на норманнов не ходят…