Я даже не заметил, как она села в машину. Только хлопнувшая дверь, вернула меня в мир действительности. Ирина деловито укладывала какие-то свертки на заднее сидение, бормоча в мою сторону жизнеутверждающие фразы. А потом, озадаченная моим тяжелым молчанием, взглянула мне в глаза. Не знаю, что она увидела там, но "обычная женская чувствительность" и на этот раз не подвела свою хозяйку. Когда же она увидела в моих руках сотовый…

– Игорь… – ее голос сорвался, и Ирине пришлось несколько раз сглотнуть, прежде чем продолжить фразу, – Ты догадался, верно? Я…

– Отвези меня домой.

– Но ты нуждаешься в помощи, а в моей квартире есть все необходимое, чтобы…

– Отвези меня домой.

– Хорошо, я отвезу тебя! – почти выкрикнула она, – Можешь подыхать от заражения крови! Что вы мужики понимаете в жизни! Цари природы! Вам принадлежит весь мир! А если женщина, вдруг ненароком появляется на вашем Олимпе, вы из кожи лезете вон, чтобы скинуть ее оттуда. Да чтоб побольнее, да чтобы не повадно было другим! Сначала делаете из нас послушных марионеток, а после сетуете, что без вас ни на что не способны.

Потом неожиданно прервав свою обличительную речь, Ирина, достала из сумки сигареты, щелкнула зажигалкой и, глубоко затянувшись, почти спокойно начала свою исповедь.

– Моя мама заболела раком. Чтобы продлить ей жизнь, необходимы были баснословно дорогие импортные лекарства. Но откуда у обычной медсестры такие деньги? И тут к нам в психиатрическую больницу положили Киндера, которого неожиданно посетила "белочка". Киндер – это…

– Я знаю, кто такой Киндер.

– Прекрасно, – она усмехнулась, – все в нашем городе знают Киндера. Знали… И никто не знал, даже понятия не имел о существовании медицинской сестры Ирины Лукиной. И никогда бы не узнал, не случись так, что стареющий авторитет проникся к ней отеческой любовью. Да, именно отеческой! Никого кроме вышеозначенной Лукиной он к себе не допускал. Говорил, что у нее глаза особенные, что женщина с такими глазами не способна на предательство, и плакал на ее плече, каясь во грехах… Но однажды… Однажды медсестру вызвал к себе главный врач. Кроме него в кабинете был еще один человек. И этот человек предложил Ирине Лукиной огромную сумму, за то, чтобы любимая медсестра Киндера, которой он доверяет как самому себе, сделает своему подопечному всего лишь один дополнительный укол. После чего воровской авторитет и гроза всего города навсегда останется в серых стенах психушки, открывая дорогу к власти своему предприимчивому и амбициозному заму. Медсестра рыдала три ночи, а на четвертую приклеив к лицу приветливую улыбку вошла в палату к грозному Киндеру, и спустя полчаса покинула ее, стараясь не оглядываться на пускающего слюни идиота. Вот так. После этого мама прожила еще пять лет. У меня осталась квартира, машина и… Он пришел ко мне через несколько месяцев после того случая. Сказал, что не может забыть мои глаза… Дались они всем, эти глаза… Я ведь не только из глаз состою. Сказал, что понимает: если я за деньги предала Киндера, то могу предать и его. Но вывод сделал совсем неординарный. Сказал, что поэтому сделает все, чтобы я никогда не нуждалась в деньгах. И слово свое держит. Мы видимся редко, он очень занят, но когда он приходит, я забываю обо всем. Забывала… Пока не появился ты! Господи, зачем ты только на мою голову свалился!!!

Так я еще и виноват? Ну-ну…

– Четыре дня назад Сорокин позвонил мне и сказал, что я должна выполнить одно его поручение: оказаться в определенное месте в определенное время, и познакомиться с определенным человеком. Мне назвать имя этого человека?

– Спасибо, не надо. Значит, весь этот спектакль с изнасилованием игрался исключительно для меня?

– Это был не спектакль – Ирину передернуло от воспоминаний, – Меня на самом деле угораздило наткнуться на этих отморозков. Ни один блатной не посмел бы даже коснуться меня. Сорокин не прощает покушений на свою собственность. Ты действительно спас меня, Игорь. А я… Вот как мне пришлось отплатить тебе. Но самое смешное в этой истории то, что я люблю тебя… И клянусь, чем хочешь клянусь, о том, что ты сегодня пошел вытаскивать своего сына, он узнал не от меня! Я чуть сознание не потеряла от страха, когда увидела его машину, вылетевшую из-за поворота. Пыталась что-то придумать, как-то оправдаться, но… Он знал. Он все знал, и спросил только, почему я не позвонила и не предупредила его о твоей вылазке. Я начала плести что-то про плохую связь, а сама подумала, что он меня сейчас убьет. Но он усмехнулся и вместо пули впечатал в меня поцелуй. Никогда не смогу до конца понять этого человека… Ты мне веришь?

– Отвези меня домой, – как заклинание повторил я.

Ирина послушно тронула машину и уже через пятнадцать минут, хватаясь за все что можно, я выполз из "Ауди".

– Игорь, – она поймала меня за руку возле самого подъезда, – Я знаю, ты никогда не простишь меня, и потому об этом не прошу. А прошу, нет, умоляю об одном: позволь мне помочь тебе. Скажи только как, и я сделаю все, что в моих силах…

Я чуть было не стряхнул ее руку, демонстрируя свою непреклонность. Но рассудок взял верх над стиснутым болью сердцем.

– Мне нужен ЛСД. Две, а лучше три дозы.

– Зачем?!

– Не важно. Сможешь достать?

– Попробую…

– Попробуй.

И я скрылся в черном череве подъезда, прилагая немалые усилия, чтобы не оглянуться на женскую фигуру, неподвижно застывшую в желтом пятне фонарного света.

Ввалившись в квартиру, я первым делом вдоль стеночки двинулся на кухню, где, перетряхнув всю аптечку, нашел несколько видов обезболивающих. Выпив сразу пригоршню таблеток, я, немного поколебавшись, добавил пару штук димедрола. А потом, осторожно сняв то, что осталось от рубашки и джинсов, грустно воззрился на свой фасад. Н-да. Даже беглого осмотра хватило, чтобы понять: в некоторых местах от кожи остались одни воспоминания. И нет под рукой экстрасенса Андрюши, чтобы залечить это за одну ночь. Хотя для такого объема ему понадобилось, пожалуй, не меньше недели. Не думаю, что в моем доме найдется достаточное количество йода, чтобы обработать такую площадь, и потому мне пришлось воспользоваться исконно русским методом обеззараживания. Достав из холодильника остатки водки, я, перед тем как вылить ее на раны, сделал глубокий вдох, плеснул, и вместо выдоха выдал поток ненормативной лексики.

Я с трудом доковылял до дивана и, прежде чем окончательно устроить на нем свое невезучее тело, снял телефонную трубку. Когда сонный голос Макарова, осведомился, какой козел не спит в четыре часа утра, я назвался и, ни на минуту не забывая, что телефон прослушивается, попросил его заехать ко мне днем часика этак в два. Догадливый Макаров сообразил, что если Семенов просит человека с переломанными ногами приехать, стало быть, дела его – швах. Укладывая себя поудобнее на разболтанном диване, я все еще прокручивал в голове те выражения, которыми обласкал меня Сашка. Такого виртуозного мата мне еще ни у кого слышать не доводилось. Надо будет запомнить.

Самое удивительное, что мне действительно удалось уснуть. Гораздо труднее оказалось проснуться. Меня разбудил пронзительный звонок в дверь, который трезвонил не меньше пяти минут, потраченные мною на то, чтобы до нее добраться. Когда костыли Макарова простучали фокстрот по давно не мытому паркету и два инвалида (то есть мы) уселись друг против друга за кухонный стол, чтобы поговорить по душам, я, сконфужено потупив глаза, рассказал Сашке о своем ночном рейде. И о том, чем он закончился. Реакция Макарова была предсказуема как проигрыш российской сборной на чемпионате мира по футболу.