Поединок между тем продолжался. Сергея поразило, что фехтовальщики использовали боевые мечи с заточенными лезвиями. Только очень опытные бойцы могли позволить себе такое, и в том, что именно такими они и являлись, у него не оставалось ни малейшего сомнения.

Несмотря на молниеносный каскад ударов и защит, несмотря на то, что дыхание сражавшихся выдавало уже их предельную усталость, на их телах нельзя было заметить ни единой царапины, а каждый удар, достигавший цели, заканчивался лишь легким касанием противника, не причиняя тому ни малейшего вреда.

Наконец по какому-то неведомому Сергею знаку поединок неожиданно закончился, и все трое сражавшихся, молча, не попрощавшись и не отвесив друг другу даже обычного ритуального поклона, разошлись в разные стороны.

Он едва успел догнать Ружану, так и не снявшую маски, уже в монастырских дверях, и она, не дожидаясь его вопросов и упреков, сказала:

— Ты слишком спешишь, Сергей. Завтра приедет мой учитель, и тогда все изменится. Тебе осталось потерпеть всего одну ночь.

После этой фразы она обошла растерявшегося Сергея и вновь преспокойно исчезла. Ему снова пришлось ждать, и каждый час ожидания казался вечностью.

Сергей лежал в отведенной ему келье и думал о том, что ордосская тюремная камера располагала большими удобствами, чем его теперешнее жилище. Узкая, жесткая и слишком короткая для него койка мешала уснуть.

Ночь за крохотным оконцем что-то шептала приглушенными голосами. Иногда, далеко за стенами монастыря, кто-то начинал плакать. Наверно, это всего лишь выли пустынные шакалы, но их вой был неотличим от плача ребенка.

Почему он здесь? Зачем позволил так круто изменить свою жизнь? Зачем надел на палец подаренное Ружаной кольцо, с которым с тех пор не расставался? Зачем впустил ордосов в свой гостиничный номер? Почему желание увидеть эту капризную и странную девушку наяву оказалось столь сильным, что подавило в нем даже страх смерти?

Лишь одного он не учел в тот решающий миг, когда удар ордосского ножа выбросил его из знакомого мира: человек не может долго жить вдали от родины.

Разве может он забыть в этой пустыне запах подмосковных берез, омытых дождем? Или свою первую любовь? Ее звали Ниной, и она была студенткой того самого института, в котором учился он сам.

Первый поцелуй он у нее выиграл. Правда, вместо монетки они почему-то подбрасывали ее школьную золотую медаль… Сергей пытался вспомнить ее лицо таким, каким оно было в тот день, и не мог… Вместо этого из небытия выплыло лицо совсем другой женщины…

— Ты хочешь вернуться обратно? — спросила его Ружана. — Я могла бы тебе помочь.

Потом они долго летели вместе над сонным городом его юности, и там, как всегда, шел дождь. Пустые троллейбусы стояли в московских переулках, как молчаливое стадо, терпеливо дожидающееся, когда наступит утро.

Сейчас он не мог отличить сна от яви. Было ли это колдовство Ружаны или его собственный обычный сон? Он не знал.

— Ты можешь остаться здесь, в своем родном городе, если хочешь, — продолжала Ружана. И он почему-то знал, что это так и есть. Стоит ему сказать «да», и колдовство навсегда развеется, он проснется в своей московской квартире. И утром пойдет на работу, чтобы объяснить шефу, почему без разрешения покинул Париж…

Ружана смотрела ему прямо в глаза, не отрываясь и ожидая ответа… Почему-то от ее взгляда веяло ледяным холодом, заставившим его вспомнить кровавый подвал в часовой башне.

— Я не могу. Здесь у меня есть дело, которое я должен завершить.

— Ты никому ничего не должен. И это не твое дело.

— Оно стало моим с той минуты, как я встретил тебя.

В ответ Ружана рассмеялась звонким саркастическим смехом и унеслась прочь от него. Оставшись один без ее поддержки, он потерял опору в своем полете над городом и начал падать. Каменная мостовая стремительно летела навстречу. За секунду до удара он закричал и проснулся в холодном поту.

За окном разгоралось утро. Двор монастыря наполнился необычными звуками. Сергей встал и нетвердой походкой направился к окну, чтобы выяснить, что происходит. Часть его сознания все еще оставалась под властью колдовского сна. Но теперь он знал, что дверь существует. Что он сможет вернуться в свой родной мир в тот самый момент, как только по-настоящему этого захочет.

Сэр Персиваль Рэм, рыцарь светлого ордена Бертранцев и его тайный руководитель, въехал в ворота родной обители, как всегда, шумно и с изрядной помпой.

Его свиту составляли сорок всадников, хотя он, со своей силой и возможностями, вряд ли нуждался в охране.

Но, занимая при дворе императора весьма заметное место среди захранской знати, сэр Персиваль был вынужден соблюдать традиции, хотя на самом деле вся эта мишура доставляла ему известное удовольствие, одновременно забавляя его и потворствуя показному тщеславию, которое он изображал с явной охотой. Но ни внешние проявления тщеславия, ни высокое общественное положение ничего не говорили о подлинном облике этого скрытного человека.

На первый взгляд непосвященного наблюдателя сэр Персиваль был кутилой и ловеласом, проводившим все свое свободное время в попойках и поединках, но на самом деле эта внешняя сторона его жизни лишь прикрывала подлинную суть — опасного врага ордосов, борьбе с которыми он посвятил всю свою жизнь и свои незаурядные способности.

Проехав через монастырский двор под звуки рогов и веселые возгласы челяди, он потребовал немедленного свидания с настоятелем, делая вид, будто ему неизвестно, что отец Харламов давно извещен о его прибытии и с нетерпением ждет встречи с подлинным руководителем общины.

— Желательно, чтобы настоятель встретился со мной в трапезной. Я изрядно проголодался за время утомительного пути от столицы до этого богом забытого монастыря, — проворчал сэр Персиваль, слезая с коня.

Внешне все выглядело так, будто чванливый аристократ нанес случайный визит монастырской общине. Подобные визиты столичной знати происходили почти каждую неделю и ни у кого не вызывали удивления.

Кому-то надо было получить срочное отпущение грехов, кто-то спешил заручиться поддержкой монастырского братства в своих дворцовых интригах, а иному требовалось лекарство от дурной болезни или сглаза.

Но, как только за Персивалем захлопнулись внутренние двери монастырской обители, прочно отрезав его от собственной свиты, в которой, как он справедливо полагал, было немало ордосских шпионов, его облик и поведение разительно изменились. Теперь это был усталый, озабоченный человек, вернувшийся наконец домой после долгого отсутствия. В трапезной вместо настоятеля его ждала одна Ружана.

Впрочем, стол, согласно его просьбе, был накрыт, и здесь стояли блюда, о существовании которых в монастырской обители трудно было догадаться постороннему наблюдателю.

Мимоходом пристально взглянув на свою ученицу, Персиваль опустился за стол, отчего скамья, принявшая вес его грузного тела, печально заскрипела.