Все не так; все совсем не так. Вчерашние убеждения пошли к черту. Правдой может быть что угодно.

Бун может быть жив.

Она поехала в Мидиан.

1

Видения пришли на полпути, вызванные последствиями шока и кровопотерей из перевязанной, но раненой руки. Начались, как снег, летящий на лобовое стекло: снежники света, презревшие препятствие и с визгом проносящиеся мимо нее. По мере того как Лори погружалась в сонное состояние, ей казалось, как на нее летят лица и отдельные моменты жизни, словно зародыши, что-то шептавшие, кувыркаясь мимо. Зрелище ее не напугало, скорее, напротив, это как будто подтверждало порожденный галлюцинирующим мозгом сценарий: что она, как Бун, заговорена. Ничто не причинит ей вреда – не сегодня. Хотя порезанная рука уже онемела так, что не могла сжимать руль, вынуждая ее вести машину одной рукой по неосвещенной дороге на полной скорости, судьба не дала бы пережить нападение Деккера только ради того, чтобы убить Лори на шоссе.

В воздухе разливалось воссоединение. Вот почему явились видения, которые мчались на свет фар и перескакивали машину, чтобы взрываться над ней снопами белого света. Они привечали ее.

В Мидиане.

2

Раз она взглянула в зеркало, и позади померещилась машина с выключенными фарами. Но стоило взглянуть еще – и уже ничего не было. Возможно, и не было никогда. Впереди лежал город, дома, ослепленные светом ее фар. Она проехала по главной улице до самых кладбищенских ворот.

Смешанный опьяняющий эффект кровопотери и измождения притупил всякий страх перед этим местом. Если она пережила злодейства живых, то переживет и встречу с мертвыми – или их приятелями. И там Бун; по дороге эта надежда переросла в уверенность. Там Бун, и она, наконец, сможет его обнять.

Лори выбралась из машины и едва не упала плашмя.

– Встать… – сказала она себе.

Она уже не двигалась, но в лицо по-прежнему неслись огни, только теперь в них исчез всякий намек на детали. Остался только свет, и его свирепость грозила смыть весь мир. Зная, что скоро организм исчерпает все ресурсы, она подошла к воротам, выкрикивая имя Буна. Ответ последовал незамедлительно – но не тот, которого она ждала.

– Он здесь? – сказал кто-то. – Бун здесь!

Цепляясь за ворота, она повернула свинцовую голову, и сквозь поток света увидела в нескольких метрах Деккера. За ним – его неосвещенную машину. Даже в головокружении она поняла, как ее переиграли. Деккер позволил ей сбежать, зная, что она найдет его врага.

– Дура! – сказала она себе.

– О да. Но что тебе было делать? Ты же не иначе как думала, что можешь его спасти.

Для сопротивления не осталось ни сил, ни смекалки. Выпустив опору ворот, она вошла заплетающимся шагом на кладбище.

– Бун! – кричала она. – Бун!

Деккер не торопился за ней; в том не было нужды. Она – раненый зверь в поисках другого раненого зверя.

Оглянувшись, она увидела, как он проверяет пистолет в свете фар. Затем раздвинул ворота шире и пустился в погоню.

Из-за вспышек света в голове она едва различала перед собой аллеи. Вела себя как слепая, всхлипывая на ходу, не зная, за ней ли Деккер или уже поджидает впереди. В любой миг он с ней расправится. Одна пуля – и заговоренной жизни конец.

3

Под землей ее прибытие слышал Ночной народ, чуткий к панике и отчаянию. Знали они и поступь охотника; слишком часто слышали ее за спиной. Теперь они выжидали, жалея женщину в ее последние секунды, но слишком дорожа своим убежищем, чтобы рисковать. В мире осталось не так много укрытий, где могли найти покой чудовища. Они не подвергнут угрозе свою обитель ради человеческой жизни.

И все же их ранили ее мольбы и зов. А один из их числа вовсе не мог этого вынести.

– Пустите меня к ней.

– Нельзя. Ты знаешь, что нельзя.

– Я могу его убить. Кто узнает, что он вообще приходил?

– Он будет не один. За стенами ждут другие. Вспомни, как они пришли за тобой.

– Я не позволю ей умереть.

– Бун! Прошу, ради бога…

Это было хуже всего, что он перестрадал: слышать, как она зовет его, и знать, что закон Мидиана запрещает ответить.

– Послушайте же ее, господи! – сказал он. – Послушайте.

– Ты поклялся, когда мы тебя приняли, – напомнил Лайлсбург.

– Я знаю. Я понимаю.

– Понимаешь ли? Это были не пустые слова, Бун. Нарушь их – и у тебя не будет места. Ни среди нас. Ни среди них.

– Вы просите меня слушать, как она умрет.

– Так заткни уши. Скоро все будет кончено.

4

Ей больше не хватало дыхания, чтобы выкрикивать его имя. Неважно. Он не здесь. А если и здесь, то мертв, под землей, разлагается. Теперь нет помощи ни ему, ни ей.

Она одна, и человек с пистолетом наступал.

Деккер достал из кармана маску; маску с пуговицами, за которой чувствовал себя в безопасности. О, сколько же раз в те утомительные дни с Буном, когда он учил его датам и местам убийств, которые тот унаследовал, гордыня едва ли не переливалась через край, требуя признать все преступления за собой. Но козел отпущения для того, чтобы унять подозрения, требовался больше сиюминутного наслаждения от признания. Конечно, возьми Бун на себя убийства, на том все не кончилось бы. В свое время Маска снова заговорила бы с хозяином, требуя кровавых подношений, и резня возобновилась бы с удвоенной силой. Но только тогда Деккер нашел бы себе другое имя и другой город, где мог обосноваться. Бун же пустил насмарку все продуманные планы, хотя шанса рассказать о том, что знает, у него не будет. Уж старина Пуговичник об этом позаботится.

Деккер натянул маску. От нее пахло его возбуждением. Стоило вдохнуть, как у него встал. Не так ничтожно, как от секса, но как от смерти; от убийства. Эрекция разнюхивала для него путь, даже сквозь ткань штанов и трусов. Чуяла впереди загнанную жертву. Маске было все равно, женщина его добыча или мужчина; у Деккера вставал от убийства всех. Временами возбуждали старики, которые ссались, падая перед ним; иногда – девушки; иногда – женщины; даже дети. Старина Пуговичник на всех пришитых жертв смотрел одними пришитыми глазами.

Эта – женщина в темноте – для Маски значила не больше других. Стоит им начать паниковать и истекать кровью, как все становятся одинаковы. Он следовал твердым шагом; это тоже почерк Пуговичника – поступь палача. И она мчалась перед ним, пока мольбы скатывались в сопли и вздохи. Хоть ей не хватало сил звать своего героя, она все еще молится о его приходе. Бедная сучка. Неужели она не знает, что они не приходят никогда? За свой срок он слышал, как звали их всех, умоляли, торговались – со святыми отцами и матерями, защитниками, заступниками; никто из них так и не явился.