клыки… А глаза! Такие мертвые, неподвижные, что мороз по коже продирает, когда вы на них смотрите! Я видел, как одна дама упала там в обморок… Ничего не поделаешь, нервы не выдержали…

Он видел и бой быков в Испании, и матч между боксером Демпсеем и, знаете, тем самым свирепым аргентинцем Фирпо… Но Анита не позволила ему об этом рассказывать.

— Пощадите мои нервы, я теперь всю ночь не засну! — в притворном ужасе взмолилась она. — Состязание боксеров — это, наверно, что-то кошмарное!

— А мне это импонирует!

В этот вечер ему многое импонировало.

Начавшийся спектакль разъединил их на время.

— Как полагаешь, Оскар, не пригласить ли нам их на стакан чаю с пирожными? — спросил Фред с озабоченным видом, когда они остались вдвоем. — Я займу столик. Любит она сладкое?

— Не знаю, право.

— Хорошо, я скоро узнаю это сам. Мне кажется, пока все оборачивается в мою пользу. Вот что значит уметь обходиться с женщинами! Если я сегодня же вечером не договорюсь с нею о свидании — больше я не Фред Менгелис.

Оскар засмеялся, но каким-то странным смехом.

— Не веришь? — спросил Фред. — Ну посмотрим!

После окончания спектакля он потащил Оскара на поиски Аниты, но Оскар не торопился. Пока из зала убирали стулья и освобождали помещение для танцев, в буфете уже хлопали пробки и молодые люди подкреплялись пивом и водкой. Прохаживаясь по коридору, Оскар встретился с учителем Акментынем. Они одновременно протянули друг другу руки и заговорили. Фред незаметно ускользнул — в женском обществе он чувствовал себя куда лучше.

— Как вам понравился спектакль? — спросил Акментынь. — Пустенькая вещь, рассчитанная на дешевый успех.

— Почему здесь ставят только комедии? — в свою очередь спросил Оскар. — Постоянно одни и те же глупые шутки: облить кого-нибудь водой, вывалять в муке, а то еще битье посуды! А игра! За весь спектакль хоть бы одно слово было сказано просто, по-человечески… И это называется искусством… Когда хотят изобразить веселье, начинается прямо-таки безумное ликование, какого в жизни и не бывает. Зато уж чуть дело доходит до печали — раздаются такие шумные вздохи, как будто людей постигло самое страшное несчастье. Почему это так?

— Конечно, это недостаток чувства меры у начинающих.

Понемногу они разговорились о духовных интересах местного общества.

У людей не было никаких духовных интересов — суровая тяжелая борьба за существование поглощала все физические и духовные силы.

— Говорят, вы начали уже осуществлять кое-что из своих намерений, — заговорил Акментынь. — Морская мережа, ледник… это не плохо.

— За это меня теперь и облаивают на всех перекрестках… — ответил Оскар.

Акментынь улыбнулся.

— Это борьба. Вы здесь, на взморье, угрожаете старому порядку, в особенности кое-кому из тех, кто живет за счет труда рыбаков. Неужели вы надеялись, что они сдадутся без боя, не попытаются удержать позиции?

— Нет, на это я не рассчитывал, — сказал Оскар и тоже улыбнулся. — Я только не ожидал, что они применят такие гнусные средства.

— Вам надо быть готовым к тому, что они прибегнут и к еще более гнусному оружию, — продолжал Акментынь. — Поэтому будьте все время начеку и готовьтесь к самой отчаянной борьбе. Не давайте им застигнуть вас врасплох.

Заиграли вступительный вальс. Они вошли в зал. Увидев в противоположном конце Аниту, Оскар извинился перед Акментынем и пошел приглашать ее на танец. На полдороге он заметил, как из толпы вынырнул американец и отвесил Аните глубокий поклон. Она поднялась и пошла танцевать с Фредом.

Оскар опоздал.

Растерянно стоял он посреди зала, а вокруг него уже закружились танцующие пары. Придя в себя, Оскар пробрался к стенке и присел на стул. Звуки вальса придавали его впечатлениям меланхолическую окраску, хотя вокруг него сияли счастьем лица проносившихся мимо парочек.

«Многие из этих смеющихся парней скоро разучатся улыбаться, превратятся в угрюмых, грубых мужчин, начнут пить и ругаться с женами. Некоторые станут даже пускать в ход кулаки. А эти девушки, эти милые существа — какими они будут несчастными в семейной жизни, как быстро увянут от нужды и горя!..» Он не мог объяснить, откуда взялись эти щемящие сердце думы, почему ему одному надо видеть эту изнанку жизни, о которой все знали и которая никого сегодня не тревожила. Когда он увидел танцующую с Фредом Аниту, — понял, что грустил от одиночества, что страдало уязвленное самолюбие. Если бы Фред сидел у стены, а он танцевал бы на его месте, все казалось бы иным…

Однако взгляд его невольно направлялся только в ту сторону, где кружилась эта пара. Оскар поднялся со стула и вышел в коридор, но Акментынь тоже танцевал, и ему ничего больше не оставалось, как прогуливаться в одиночку.

Вальс кончился. В коридор хлынула толпа. Раскрасневшийся Фред подскочил к Оскару и хлопнул его по плечу.

— Все в порядке! Черт возьми, ну и танцует легко! И характер веселый, оказывается: я говорю, а она только смеется. Вот это я понимаю!.. Я уже пригласил ее на следующий танец, недаром говорится: куй железо, пока горячо! Мы с ней проведем вместе весь вечер, вот увидишь! — И он снова куда-то ринулся с видом человека, которого ждут неотложные дела.

Оскар присел на подоконник и стал курить папиросу за папиросой, стараясь взять себя в руки, избавиться от мучительного беспокойства. Оркестр играл танец за танцем, коридор то наполнялся людьми, то снова пустел, а он все не уходил.

«Нечего себя мучить, Фред не такой человек, которого стоит опасаться. Да если бы он даже был самым опасным противником, я бороться из-за женщины не стану. Женщине надо выбирать самой: если она меня любит, мне нет нужды завоевывать ее. А такая, которая ждет, чтобы из-за нее боролись, и привязывается к тому, кто сильнее, мне не нужна».

И все же, когда он представлял себе Аниту в объятиях Фреда, его охватывало враждебное чувство. Не находя покоя, он снова пошел в зал.

Анита прохаживалась с Лидией и Эдгаром. Фред уже пристроился к ним и снова засиял экзотическим великолепием. Он так и сыпал названиями иностранных городов и словечками из жаргона английских моряков. Пусть все знают, что перед ними человек, который проходил мимо оперы Метрополитен, который видел в Египте укротителей змей и, возвращаясь на родину, пробыл целых четыре дня на одном пароходе с какой-то новой кинозвездой, о которой в Латвии и понятия не имели!

В это время дирижер объявил дамский вальс. Американец, уверенный в том, что его немедленно пригласят, одернул пиджак и воротничок. Но, пока он разглаживал галстук и поправлял высунувшийся из кармашка кончик зеленого платочка, Анита