то и дело склоняясь и тут же легко выпрямляясь, не сходя почти с места, вылавливаете все новых и новых, легко дающихся в руки, крупных, увесистых, разноцветно и ярко оперенных рыб, для того чтоб затем рассеянно и отрешенно, разглядев их в ярком солнечном блеске, тут же пустить их обратно; или когда вы, опять же по колено или по щиколотку в воде какой-то неглубокой, но стремительной речки, часто, но плавно поворачивающей то туда, то сюда, идете себе и идете с легким, веселящимся сердцем вниз по течению, неизвестно откуда и неизвестно куда, а на берегах той реки растет ежевика…

Нет, разговор пойдет о более солидных скоплениях воды и об иных состояниях вашего сердца. Разговор пойдет о тех, как ни странно — потому что откуда бы взяться подобным в непосредственной близости, — о тех массах воды, что расположены по отношению к вам скорее фронтально — лицом к лицу вашему.

Представьте себе, что вас до поры и до времени преследуют сны, в которых вы одиноко затеряны на берегу большой и грозной воды, и представьте себе, что вы как-то угадываете или доподлинно знаете, что вот-вот начнется ее движение, или прилив ее, или даже что-то вроде потопа; и вы стремитесь убраться поскорей восвояси с того пустынного берега, и никак, никуда убраться не можете, и — как всегда своевременно — просыпаетесь, возвращаетесь к бдению.

Или, представьте, вы в скалах, опять же на берегу темного и грозного моря, и оттуда, с того грозного моря, надвигается, неумолимо растет колоссальных размеров волна, готовая вас поглотить; вы мечетесь туда и сюда, вы бросаетесь под какую-то, тоже грандиозных размеров, скалу, скорчившись, сжавшись, врастаете там в каменистую землю, но… увы, волна колоссальнее вашей скалы, она надвигается неудержимо, нависает над вашей скалою, над вами, и вам безысходно, и вы твердо как будто бы знаете, что в следующее мгновение вам крышка, конец — вас поглотит, захлестнет и удушит, и… снова в этот самый критический, ужасный момент, бурно дыша, возвращаетесь к бодрствованию.

Или другое: вы вдруг оказываетесь в некоем доме, в каких-то и знакомых и чужих помещениях, и в доме нету стены, и в образовавшийся странный проем видны массы воды — вода прибывает, огромные волны вырастают вблизи одна за другой, но бесшумно, и, опадая, длинными, вспученными языками раз за разом протягиваются, достают, подбираются, лижут как бы невидимые — изнутри-то — устои. И вы в пустой почти комнате видите, знаете какую-то плиту или печь у себя за спиной, до которой — печи — вода никак не должна дотянуться, и еще знаете где-то, что все зависит всецело от вас, что все в вас самих…

Я привожу здесь лишь несколько примеров, но подчеркиваю, что море, большая вода, предчувствие этой воды, ожидание ее снится вам постоянно: то вы идете к ней по глине, по илу, по оголенному дну, то стремитесь в противоположную сторону, то она движется к вам, то уходит от вас… И многие, многие сновидения ваши протекают в подобных взаимных, но далеко для вас и для моря воды не равнозначных маневрах и передвижениях.

Но вот, представьте себе, однажды, вернее, в одну прекрасную ночь, вам снится вдруг совершенно иное: вам снится, что вы с легкостью, живостью какого-то водяного жучка или какой-то там легчайшей лодчонки, лишь слегка погружаясь в темную, но приятно прохладную воду, скользите проворно туда и сюда по воле своей, вернее, настолько вольно, что будто безвольно даже, бороздите морскую поверхность, не чувствуя более в сердце своем ни страха, ни робости перед грозной стихией.

Но так всего только раз! Один-единственный раз! И вскоре же вы видите вдруг еще один сон: вы с легким сердцем и с ровным, глубоким дыханием вновь плывете по спокойному морю, как вдруг кто-то (пусть будет кто-то!) появляется в стороне, на длинной и далеко вдающейся в море песчаной косе, идет вдоль нее и, улыбаясь загадочно кривой такой и знакомой ухмылкой, манит вас, приглашает выйти на берег; и вы простодушно выходите, но тут же из распахнувшейся клетки мимо вас устремляется в море львица, тигрица ли, и за нею из оставленной клетки, сливаясь по каменистому желобу, мутя и пачкая воду, тянется какая-то звериная мразь. И вы опять же как-то рассеянно смотрите вслед этому зверю, на то, как движется в воде его тело, его голова с тесно прижатыми к затылку ушами. И заметьте, как ни странно, вам более всего в тот момент любопытны прижатые к черепу тигриные уши, хотя размышляете вы в тот момент лишь о том, что вот, мол, чтобы снова забраться в это море с тигрицей, необходимо будет запачкаться этой мутью и грязью.

А теперь, теперь я сам уже по своей собственной воле задам вам вопрос. Нет, не об этой плывущей во все лопатки тигрице, не об ушах, прижатых к затылку, — хотя я и сказать не могу вам, как порой красноречивы бывают для глаза обыкновенные звериные уши, — мне столько снилось и даже мерещилось разных зверей кошачьей породы, так часто я имел с ними дело, что задавать вопросы о подобных коварных зверях и о значении тех или прочих связанных с ними событий, происшедших хотя бы даже во сне, нет никакого сколь-либо серьезного смысла. Нет, я задам вопрос о другом, я у вас спрашиваю: что же, в конце концов, лучше: врастать, корчась под какой-то скалой, в каменистую землю, ожидая обвала колоссальных нависающих вод, или с завидной свободой и вольностью неким плавунцом-насекомым скользить по этим же самым уже в чем-то послушным вам водам?

Не торопитесь с ответом. Это сложный вопрос. Хотя, как говорится, со стороны бывает виднее. Но, с другой стороны, бывает — но не всегда.

Пожалуй, есть категория сложных вопросов, решать которые со стороны совсем невозможно, напротив, в решении их необходимо исходить из себя и только из себя. Поэтому, может быть, я преждевременно задал вам этот вопрос. Ведь в нем скрывается столько коллизий, аспектов, жизненных и, может быть, творческих граней, что вообще западает сомнение: в любое ли время и всякий ли (конечно, и я в том числе) с полной решимостью-определенностью может ответить на этот вопрос, всецело исходя из себя…

Но не в слишком ли призрачную и во всех отношениях зыбкую область забрели мы с вами, дорогой мой читатель? И нет ли смысла в попытке благополучно