перевозбуждения всех ваших нервных и психических центров, даже такая налитая огнем и медью труба остается бессильной. И тогда вы опускаете ноги с сурового ложа, обуваете их, надеваете кое-что из одежды и тихо-тихо, на цыпочках, выходите из жилища на лестницу и с лестницы на пустынную улицу.

О, эти ночные пустынные улицы с сонмами отчетливо доносящихся звуков! О, эти пустынные улицы, на которые снизошли покой и задумчивость! Не на вас ли, не над вами ли, улицы, можно угадать и почувствовать в эти ночные часы морскую душу нашего города? Не тогда ли неизвестно откуда — из стен ли, из сонных сознаний ли спящих под сенью их жителей, ветрами ли принесенная с моря, навеянная — выступает откуда-то, сонно волнуется, дышит, колышется слитно-единая душа заснувшего города? Улицы, улицы…

Итак, вы шагаете по гулкой пустынной улице. И вполне может быть — не по улице, а по набережной, тем более, что вам даже приятнее бывает шагать по набережной, нежели просто по улице, и тем еще более, что в вашем городе хоть пруд пруди этих разнообразных и разнокалиберных набережных.

Итак, вы, хромая, шагаете по набережной спящего города. А так как в данном-то случае, по глупости вашей, вам не в силах помочь ни труба и ни туча, ни дождь и ни ветер, и ни гром и ни молния, то пусть вы шагаете весной или летом, когда воздух тепел и небо нежно-прозрачно, и пусть вы шагаете по пути, по системе путей — тех же все набережных, — приводящих к некоему заветному месту, куда вас так тянет почти с первых проблесков сознательной жизни и куда вы от дома, собственно, можете пройти при желании даже зажмурившись, даже на ощупь и даже без ощупи.

Прихотливы довольно и странны бывают наши склонности с первых проблесков сознательной жизни. Взять хотя бы вот это заветное место, к примеру. Почему вас так тянет туда? Что в нем влекущего? Вечно разваливающаяся и все никак не могущая вполне развалиться лесопильная фабрика? Или нагромождение заводских старинных построек на том берегу, с хитросплетением толстых и тонких трубопроводов, вечно сочащихся свистом и паром? Или, может, вас странно тревожит тот вместительный корпус, тот самый дом, печальный и скорбный? Или, может, просто эта вода из совпадающих речек? Вода почти не живая, убитая, мертвая даже вода?

Да, да, здесь грязь и осклизлые бревна, здесь пахнет кислой сырой древесиной, а вода, которую не то что глотнуть, в которую окунуться-то страшно подумать, здесь битком набита отвратительной, жрущей друг друга бактерией и инфузорией.

Да, но и в этой нечистой воде отражается небо, это в ней, в воде, густой, словно вар или деготь, сверкает солнечный луч, это ее, почти стоячую воду, колышет порой туда и сюда пробегающий ветер. Это там, в отдалении, в прорыве, в проеме, где вода выпадает или впадает в большую полноводную воду, за теми строениями, за лесом, за рощею шевелящихся или замерших кранов, за пластами прозрачного воздуха, насыщенного зовущими морскими ветрами, высоко громоздятся корабельные корпуса, обрастая, становясь и готовясь куда-то отправиться.

…И те, там, прислушивающиеся к отдаленным позваниваниям…

Но давайте возвратимся на реальную почву. Ведь мы оставили вас, когда вы еще только бежали, а если не бежали, то, во всяком случае, быстрым шагом спешили по ночному пустынному городу к заветному месту.

Но коль уж быть справедливым, то необходимо заметить, что не всегда по ночам вы столь резво стремились лишь в сторону ту. Было время, когда вы, напротив, почти сломя голову бежали оттуда, и какой-то долгий период после этого бегства шарахались от того заветного места, и при случае как можно подалее обходили его стороной. Всяко бывало во время ваших прогулок по ночному пустынному и не совсем по ночному и пустынному городу…

Но обо всем этом хватит, пожалуй. Я и так слишком злоупотребляю вашим терпением, вынуждая без конца представлять какие-то хотя поэтичные (на мой взгляд поэтичные), но и грустные довольно картины, а главное, в несуразное время скорым шагом рыскать по пустынному городу, да потом еще бегать почти сломя голову от какого-то заветного места, и долгий период после шарахаться и обходить его стороной.

Давайте лучше для разрядки, для отдыха поговорим на нейтральную тему — о воде наяву, например, и о вскользь уже нами затронутой воде в сновидениях.

О воде наяву мы тем более имеем основание говорить, что где-то упомянули уже, сделав полный наивности вид, что будто бы совершенно не понимаем, почему ходить по каким-то там набережным, по берегам морей, рек и даже каналов зачастую бывает несравненно приятнее, чем по сухим, лишенным всякой воды площадям, переулкам и улицам.

И тем более мы имеем основание поговорить о воде, коль предположили, что ваш собственный дом расположен как раз на одном из каналов, что под самыми вашими окнами расстилается гладь водной поверхности, неширокая, невзрачная с виду, но все же водная гладь, что она, блестя и играя под ветром, на солнце, пускает по потолку вашей комнаты веселые дрожащие блики, а также отражает в себе постоянно прибрежные кусты, деревья и прочее.

О да, конечно же, и на этот раз под блещущей гладью обитает тьма-тьмущая отвратительных мельчайших созданий, конечно же, вся эта толща водного слоя буквально кишит миазмами, которые, испаряясь, вылетают в окружающий воздух и ночами и днями, невидимые, в открытые окна и в щели проникают в ваше жилище, тревожа обоняние ваше и даже во сне незаметно вас отравляя.

К счастью, в обычных условиях все эти миазмы неразличимы (да и различить-то их можно лишь под линзой прибора). А так, невзначай подойдите-ка к окну своему, склоните чуть голову, лбом коснитесь стекла, — «Осторожно лицо!» — кричала в детстве в таких случаях ваша любимая тетушка, — устремите взор свой вниз под некоторым определенным углом, и вы не увидите никакого миазма, вы увидите у себя под окном крупно или мелко бегущие волны, вы увидите, как они влажно блестят и округло темнеют, помянете то время года, когда канал ваш, грозно и весело набухая, переходил через край в своем этом веселье, и, скользнув в привычное русло, тут же представите…

Но не нужно (рискуя поранить лицо) и в подоконную воду заглядывать, чтобы ясно представить… Закройте глаза — вода и в мозгу вашем совершит привычный ей путь: сольется,