Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Майк зажмурился от света и быстро поморгал, давая глазам привыкнуть.
— Фрэнки, дружище!
Фрэнк Уильямс стоял напротив, злой, взмокший от пота, потирающий сбитые костяшки. На половине его лица растекался желто-фиолетовый синяк, — подарочек, оставшийся от их первой встречи. На шее бешено пульсировала вена — видимо, махать кулаками было для него непривычно.
— Ты выглядишь уставшим, — подколол его Майк, краем глаза оглядывая помещение. Похоже, они находились внутри какого-то ветхого, подлежащего сносу здания.
— Да, я устал, — огрызнулся Фрэнк. — Но меня есть кому сменить. Вот эти парни. — Он кивнул на замерших у стены двух здоровенных молодчиков. — Покрепче и повыносливее. Так что веселье тебе обеспечено. А когда мне надоест смотреть, как ты корчишься, я оболью тебя бензином и подожгу.
— Ты так из-за денег, что ли, расстроился? Я же верну. — Майк улыбнулся (из разбитой губы потекла кровь).
Ситуация начинала веселить его. Он никогда не отличался образцовым поведением и, бывало, вляпывался в неприятности, но до такого абсурда дело никогда не доходило. Не стоило отпускать Фрэнки. Решил проявить великодушие, а теперь расплачивается. Проклятие. Он и правда сдохнет. Нолан рассмеялся — громко, заразительно. Твою же мать. Ведь почти справился. Оставалось каких-то два дня продержаться…
Уильямс дал бугаям знак, и те отделились от стены, на ходу разминая шеи.
Из дневника В.
Где-то лет в четырнадцать я придумала себе идеальный взгляд героя. Этот взгляд присутствовал во всех моих влажных фантазиях и выдуманных историях, которые невольно сочиняешь перед сном. С четырнадцати лет я искала этот взгляд во всех фильмах и никогда его не находила. Встречались очень милые сцены и красивые актеры, но никому не удавалось сыграть лицом так, как мой вымышленный персонаж.
Я отлично помню тот вечер, когда впервые увидела идеальный взгляд. Совпало все. И подходящий сценарий, и мужественный герой.
Взмах ресниц. Намек на страх. Тоска. Напряженные губы. Дрогнувшие брови. Движение вперед. Горькая полуусмешка. Ненависть, сменяющаяся растерянностью. Принятие своей участи. Все это было именно так, как должно. Те три секунды сделали меня счастливой.
Эти двое стояли на балконе и не знали, что за ними наблюдают из окна напротив. Они серьезно ссорились, и в порыве страсти девчонка сказала какую-то гадость или заявила, что уходит. И Майки — а это был он — посмотрел на нее так, что у меня подкосились колени. Наверное, именно тогда я все окончательно решила.
Я лояльно отношусь к миру. Люди разные, и потребности у каждого тоже разные. И все-таки меня удивляет, когда особенные люди выбирают себе в пару нечто невразумительное, невнятное. Майки заслуживал чего-то большего. Кого-то большего, чем эту агрессивную неряху в коротких шортах и растянутой майке, не ставившую его ни в грош.
Она бросала его, а он хватал ее за руки и прижимал к себе. И она — казавшаяся мне бесчувственной дрянью — как-то мгновенно сдувалась, утрачивалась спесь, доверчиво льнула к нему. Я подсматривала за ними, испытывая ранящие эмоции, и не могла оторваться. Потом они садились на балконе за круглый столик, пили кофе, поедали кексы и прикасались друг к другу. Он смотрел в ее глаза с обожанием и был готов на многое, чтобы сделать ей приятно. Я не ревновала — тогда еще нет. Это было упоительное, утонченное страдание, которое хотелось пить маленькими глотками, растягивая удовольствие — потому что в глубине души я твердо знала: игра закончится в мою пользу. Рано или поздно главный приз будет моим.
В том, что я сделала потом, не было необходимости. Я сделала это потому, что хотела.
Краснодар, Россия
— Еще раз повторите, пожалуйста.
— Что именно повторить? — Леся натужно улыбнулась, начиная закипать. Она уже второй час торчала в отделении, но, похоже, ее не воспринимали всерьез — перекидывали от одного сотрудника к другому, и каждый из них просил ее заново обрисовать ситуацию.
— Все. — Сидящий напротив молодой лейтенант со скучающими глазами устало вздохнул. — Все расскажите, с самого начала.
— Знаете что? — Леся взяла ручку, чистый лист, лежавший в стопке бумаг, и быстро что-то написала. Затем пододвинула лист полицейскому. — Вот, возьмите. Это имя и фамилия моего отца, занимаемая им должность и его телефон. Вы также можете проверить мою прописку, это ведь должно быть в базе, так?
Лейтенант бросил быстрый взгляд на листок и уже хотел отложить его в сторону, но что-то привлекло его внимание. Он вчитался в строки, перевел взгляд на Лесю, затем снова на листок.
— Вы хотите, чтобы мы помогли вам связаться с этим человеком, правильно я вас понимаю? — уточнил мужчина.
— Да, именно этого я и хочу.
— И вы настаиваете, что вы — его дочь?
— Тут и настаивать нечего.
— Подождите здесь. Я проверю и вернусь.
— Ну наконец-то! — Она с облегчением выдохнула. — Спасибо. Конечно же, я подожду.
Она осталась одна в маленькой паршивой комнатенке, давно нуждавшейся в ремонте. Леся выросла в богатой семье и привыкла к роскоши, но снобом никогда не была. «Однако ж, — подумала она — эту комнату даже ремонт не спасет. Тут надо сносить здание и строить заново. Неважные условия у родной полиции, немудрено, что сотрудники почти все поголовно раздраженные».
И все-таки здесь она чувствовала себя в относительной безопасности. Садисты в белых халатах больше до нее не доберутся, кошмар позади, и ей, Лесе, оставалось только недоумевать, почему она сразу не прибегла к столь простому решению и не обратилась в полицию.
Пластиковые настенные часы из «Ашана» показывали четверть двенадцатого. Ожидание затягивалось. Леся встала со стула, размяла затекшую шею, повращала руками, снова села.
Когда Леся была маленькая, отец иногда брал ее на работу, поддавшись на уговоры и клятвенные заверения не мешать и не ныть, а просто тихонечко наблюдать. На совещаниях (за длинным столом сидели дяди с серьезными лицами) Леся обычно устраивалась на стульчике в углу и, затаив дыхание, слушала непонятные диалоги — вроде бы говорили по-русски, но она понимала через слово. Порой совещания затягивались, и ей становилось скучно, и тогда она придумала игру: представлять, что это она управляет всеми этими людьми. Видя, что кто-то собирается встать и начать доклад, она мысленно приказывала:
«А ну-ка, поднимайся и расскажи, как обстоят дела?» И он выполнял ее беззвучный приказ. Это здорово веселило.
Дверь резко распахнулась, заставив Лесю вздрогнуть. Она уже приготовилась напустить на себя раздраженный вид, чтобы лейтенантик устыдился своего долгого отсутствия, но едва подняв глаза, оцепенела от ужаса.
Вместе со следователем в кабинет вошли два санитара.
Она отбивалась, верещала, цеплялась за стены и мебель, пыталась расцарапать санитарам лицо — в общем, вела себя как буйная помешанная — и, осознавая это, бесилась еще сильнее. Одному из бугаев удалось вколоть ей в плечо какую-то дрянь, и почти сразу же Леся обмякла, перестала сопротивляться, а через пару минут и вовсе утратила интерес к происходящему.
