— Спасибо вам большое, мне прямо легче как-то стало, — улыбается она.

— Если будет плохо, приходи. И если хорошо, тоже можешь приходить, вдруг появится желание.

— Хорошо.

Она одевается и попрощавшись, выходит.

Закрываю за ней дверь и чувствую яростную неприязнь к ее родителям. Если так и дальше будут держать ее под колпаком, сломают девчонку окончательно. Она уже оторвана от жизни сверстников, а дальше будет еще сложнее.

Взрослому человеку очень нелегко жить дрессированной собачкой, особенно если разыгрались чувства. А их видно невооруженным взглядом.

Первая любовь, испорченный парень и запрет на него. Как все это кажется важным в таком возрасте. Почему взрослые не видят, как всерьез страдают их дети, пока пекутся о своих чувствах, о своих желаниях видеть в детях то, что хотят самолично они, навязывая стандарты поведения, заранее зная, что для них лучше? Понятно, что здесь еще наложился отпечаток культурных традиций, отец Сабины — мужчина с кавказскими корнями и менталитетом. Но быть серой мышкой в нашем мире среди продвинутых сверстников, то еще испытание. Тем более, девочка очень красива и неглупа. Понимает ведь, насколько другой могла бы быть ее жизнь, если бы давали хоть капельку свободы. Хотя Титов та еще история. Даже и не знаешь, что лучше. Ох уж эта их порода, разбивающая сердца!

До офиса добираюсь уже к трем, поднимаюсь на этаж Мегастроя.

— Добрый день, Лада. Вадим Александрович у себя?

— Да, но у него Романов.

— Хорошо, — все же направляюсь к двери. Думаю, ни Вадим, ни Мирон не будут против, если я прерву их на несколько минут. Тем более, я уже позвонила тетке, что выехала, она сказала, что они не начинают обедать, ждут меня.

— Яна Эдуардовна, вы куда? — говорит секретарша. — Вадим Александрович категорически не разрешает никому входить, когда у него посетители.

— Давайте так — если к вам будут претензии, я возьму это на себя. Будем считать, что вы меня предупредили.

Она возмущенно смотрит мне вслед, а я улыбаюсь про себя. Все претензии Никольского я нивелирую ближайшей же ночью. В этих вопросах я уже подкована.

Стучу и открываю дверь.

— Привет. Меня предупредили, что ты не один, но я подумала, что ты не будешь против, если я ворвусь, — дарю ему свою самую чарующую улыбку.

— Привет, — отвечает Мирон.

— Привет, — уголок губ Вадима едва приподнимается, но глаза загораются восхищением.

Я надела новый наряд, купленный в Париже — короткая юбка-трапеция, приятного желтого оттенка объемный свитер, заправленный спереди по последнему модному веянию и замшевые свободные сапоги цвета хаки. Я сейчас точно знаю, что выгляжу очень стильно и мне идет. Вадим удовлетворенно сканирует меня, пока я подхожу, а потом поднимается навстречу и целует в щеку.

— Ладно, ребятки, я пойду. Засиделся тут, накурился, — встает с кресла Романов.

— Давай, созвонимся, — говорит Вадим.

Когда за ним закрывается дверь, Никольский притягивает меня к себе и крепко зажимает в объятиях. Вдыхает запах за ухом.

— Ммм, соскучился.

— Приедешь сегодня?

— Да. Напиши мне, когда домой от родственников выедешь.

— Хорошо.

— Корнев в пятницу на День рождения пригласил. Постарайся все свои дела подбить, поедем на дачу на все выходные после гулянки. Что-то я устал, хочу полный релакс, — прикусывает меня за подбородок.

— На выходные сильные осадки обещают, так что я с удовольствием отсижусь у камина с видом на снегопад, — чмокаю его в губы.

— Ладно, давай флешку, а то мне еще в одно место нужно съездить, пока не стемнело.

Выхожу из здания, направляюсь через парковку к своей машине, но мой мозг прошивает молнией. Я же только что прошла мимо Ламборгини Вадима?

Разворачиваюсь, смотрю на номер — ну да. Что-то неприятно колет внутри. Не обман же зрения? Возвращаюсь, заглядываю через стекло. На заднем сидении лежит букет белых роз и мягкая игрушка, белый медвежонок. В одно место, значит, надо съездить?

Внутри зарождается мелкий тремор. Холодный комок собирается в груди, давно я не ощущала себя так гадко. Сквозь панорамные окна здания вижу выходящего из лифта Никольского и спешу укрыться в своей машине. Он выходит, садится за руль и отъезжает с парковки.

В этот момент возникает единственная возможная для меня мысль, может и неправильная, может сокрушительная, но единственно приемлемая сейчас. Вылетаю из своего авто, подбегаю к высадившему пассажира у входа, такси и прошу ехать за вон той машиной.

Глава 28

Яна

Мы едем за город. Меня колотит все сильнее и голову разрывает поток хаотичных мыслей. К кому он едет? Почему так завуалировал? А что я буду делать, если сейчас он скроется за воротами какого-нибудь частного дома? Буду сидеть и ждать? И что дальше? Устраивать допрос или делать вид, что ничего не знаю? Я ведь так не смогу, да и не хочу.

Но мы проезжаем и частный сектор, и мне уже совсем не по себе. Впереди только трасса и лес по обе стороны. А потом Ламборгини сворачивает в поворот по асфальтированной, к моему удивлению, дороге. Мы движемся еще метров двести, и я вижу, что машина впереди сбавляет скорость.

— Остановитесь, — прошу водителя.

Он тормозит и сдает на обочину. На улице уже начинает темнеть. Куда мы приехали? Ответ появляется пред глазами, как только я всматриваюсь через стекло — среди деревьев замечаю кресты.

— Это кладбище? — спрашиваю у таксиста.

— Да, городское. Девушка, давайте рассчитаемся, мне ехать нужно. У меня в аэропорту заказ.

Вадим выходит, берет цветы и игрушку, и идет по центральной аллее вглубь.

— Девушка! — напоминает о себе таксист.

— Эм, — отрываюсь от этой картины, — а меня сначала обратно не подкинете?

— Вы меня слышите? Мне в аэропорт, в город я не еду, раньше сверну.

Трындец! Расплачиваюсь с ним и выхожу. Возле машины его подождать? Не могу же я тут одна такси дожидаться, оно быстро не приедет. Страшно, пустынно, да и увидит, будет еще глупее — убежать, чем то, что я за ним приехала.

Боже, это провал. Зачем я сюда помчалась? Он приехал к жене, или к родителям. Что я себе накрутила? Идиотка. Что теперь делать?

Подхожу к его машине, она, конечно же закрыта. Я видела, как мигнули фары, когда он закрыл ее кнопкой ключа.

А потом решаюсь — будь что будет. Мне, все же, хочется понять к кому он приехал, кто эти люди в его жизни. Он вообще никогда не говорит о прошлом. Почему? Что там было такого, что ему неприятно вспоминать?

Иду вслед за ним, он уже свернул