6. Ничто не позволяет лучше оценить разницу между суровостью Церкви к еретикам начиная с XV в. и ее относительной снисходительностью к ним же в те времена, когда она еще была уверена в своей силе, нежели вот какой факт: Уиклиф, хотя и осужденный за ересь в 1382 г., до самой своей смерти, последовавшей через два года, оставался ректором Латтерворта (Lutterworth) и лично не испытал никаких неприятностей. Архиепископ Кортни с большим трудом помешал уиклифитам и дальше распространять в Оксфорде свое учение. Гордый своими традициями независимости, сильный студенческой поддержкой университет сопротивлялся. Магистры считали себя скорее преподавателями, нежели церковниками. «Он еще не стал (как в следующем веке) инструментом, которым пользовалась Церковь, чтобы навязать свою доктрину национальному уму», или, как при Стюартах, корпусом функционеров на службе у короны. Тут яростно спорили между собой черные и белые клирики, и белые, друзья Уиклифа, брали верх. И чтобы заставить их уступить, понадобилось вмешательство короля: он лично вызвал к себе канцлера и угрожал лишить университет его привилегий. Только тогда уиклифиты подчинились, и Оксфорд надолго перестал быть центром свободной мысли.

7. «Бедные священники», которых католические ортодоксы назвали лоллардами, то есть болтунами, оказались более верными последователями Уиклифа, нежели оксфордские преподаватели. Не только народ, но и многие рыцари, раздраженные богатствами Церкви, благосклонно принимали их и защищали от епископов. А тем было очень трудно добиться поддержки шерифов и светского правосудия против ереси. Когда король пообещал им эту поддержку, палата общин сначала возражала. И уступила, только когда правящие классы начали думать, что лолларды становятся общественно опасными и угрожают богатству не меньше, чем ортодоксии. В 1401 г. был принят закон «О сожжении еретиков» («De Heretico comburendo»), который подтверждал право Церкви отдавать еретиков палачу для сожжения. Тогда и начались гонения; жертвами стали в основном бедняки — портные, кожевники, чьим преступлением было либо отрицание таинства евхаристии, либо ночные сборища для чтения английского перевода Евангелия, либо отказ соблюдать церковные требования, которых не было в Писании. Сохранились свидетельства пылкой духовной жизни того времени, тайных споров по вопросам веры между купцами и их женами и слугами, а иногда приверженцем лоллардизма был и высокомерный дворянин. Под угрозой мучительной казни многие отрекались от нового учения. Другие оставались тверды. В 1410 г. можно было наблюдать необычайную сцену. Несчастный ремесленник, приговоренный к костру, обнаружил на Смитфилдском рынке (который был обычным местом казней), что его ожидают не только вязанки хвороста, но и наследник престола. Юный принц Генри (будущий Генрих V) долго и серьезно спорил с портным Бадби, суля ему жизнь и деньги, если он отречется. Но напрасно. Дважды зажигали вязанки, прежде чем принц предоставил жертву ее судьбе. Это уже состояние умов, свойственное судьям Жанны д’Арк: искреннее желание спасти еретика от него самого и непреклонная твердость по отношению к ереси.

1. Царствование Эдуарда III было долгой чередой морских и военных побед. Личная храбрость короля и его старшего сына, Черного Принца, сделала их обоих национальными героями. Но через пятнадцать лет после договора в Бретиньи Англия была всего лишь униженной и недовольной страной. Старый король приближался к старческому слабоумию в объятиях красивой горничной Элис Перерс, которую одаривал драгоценностями короны. Черный Принц, совершенно больной после множества битв, был вынужден покинуть на носилках Аквитанию, которой управлял, и теперь медленно умирал. Третий сын короля, Джон Гонт, грозный герцог Ланкастерский, объединился с Элис Перерс и правил страной, опираясь на шайку мошенников. Почти все завоевания были утрачены. Франция обрела выдающегося короля Карла V, заново создавшего флот и чьи военачальники — Дюгеклен, Клиссон — поняли, что секрет победы в этой войне состоял в том, чтобы давать сражение только при уверенности в победе. Так что они позволили англичанам расходовать силы, скитаясь по стране, сжигая города и истребляя безоружных крестьян. «Эта гроза пройдет», — говорил Карл V, и в самом деле, люди уже начали лучше понимать, что успех англичан при Креси и Пуатье не соответствовал истинному соотношению сил обоих королевств. Завоевание и оккупация континентальной империи превышали возможности Англии, которая «не была достаточно богата ни людьми, ни деньгами, чтобы долго занимать первое место в Европе». Наконец, — и это самое главное — Англия уже не обладала господством на море и поэтому перестала быть неуязвимой. Черный Принц был хорошим солдатом, но его неуклюжесть в дипломатии привела к союзу короля Кастилии с королем Франции. Их флоты господствовали в Бискайском заливе и Ла-Манше. При Ла-Рошели был не только уничтожен английский флот, но французские корабли беспрепятственно вошли в Темзу, опустошили прибрежные города и сожгли рыбацкие деревни. Единственной защитой Англии был призыв к оружию прибрежного населения, который подавался с помощью костров, зажженных на холмах. Но этот метод оставлял захватчикам достаточно времени, чтобы пристать к берегу, сделать свое дело и отплыть.

2. Среди всеобщего смятения и отчаяния мужество проявил один-единственный орган — палата общин. Деление парламента на две палаты к тому времени стало устоявшимся обычаем. Караваны сельских дворян, прибывающих в Лондон на сессию, становились для жителей Сити привычным зрелищем. В палате общин регулярно заседали 200 горожан, представлявших сотни «бургов», и 74 рыцаря от 37 графств. Эти последние, хоть и менее многочисленные, господствовали тут и имели решающее влияние, потому что представляли собой реальную силу. Это они в парламенте 1376 г., названном «Добрым парламентом», отважно потребовали счета у герцога и его клики, потребовали также удаления Элис Перерс и призвали старого короля обеспечить защиту страны со стороны моря. Быть может, они не были бы так смелы, если бы не чувствовали поддержку народа Лондона, яростно враждебного герцогу, и если бы для придания себе уверенности не призвали на заседание некоторых лордов, которых считали благоволившими их делу. Они добились обещаний, поскольку нужно же было их задобрить, чтобы наполнить казну. Но едва сессия заканчивалась, член парламента становился просто рыцарем. Герцог бросил спикера в тюрьму; Элис Перерс, обещавшая никогда не видеться с королем, вновь заняла свое место подле него; епископы, поклявшиеся отлучить от церкви эту девицу, не пошевелились. Когда в 1377 г. король умер, все старания Доброго парламента пошли прахом. Об Эдуарде III не сожалели: его жалкая старость заставила забыть подвиги его молодости. Однако король Франции, желая почтить великого врага, велел отслужить в Сен-Дени службу за упокой души короля Англии.

3. Поскольку Черный Принц умер раньше своего отца, законным наследником стал внук Эдуарда III Ричард II, прозванный Ричардом Бордоским. Это был красивый и смышленый ребенок, но самостоятельно править он мог не раньше, чем через несколько лет. Так что его опасным дядюшкам, герцогам Кларенсу и Ланкастеру, предстояло стать его советниками, а может быть, и соперниками. Стоя с большим достоинством перед телом своего деда, он добился, чтобы посланцы лондонского Сити и его дядя Ланкастер обменялись мирным поцелуем. В первый же год своего царствования юный Ричард не упустил случая проявить удивительное мужество и присутствие духа, поскольку в то время случилось восстание, своего рода английская Жакерия, которое могло перерасти в революцию. Уже очень давно в деревне назревало скрытое возмущение. Не то чтобы крестьяне стали несчастнее, скорее даже наоборот, за последнее десятилетие плата за труд выросла, а цены опустились. Но люди перестали верить системе, которая держала их в рабстве. Они познали стыд за старого короля, за поражения своих сеньоров во Франции, за рейды французских флотилий. «Бедные священники» Уиклифа говорили им о вопиющем богатстве аббатов. По всей стране распространилась поэма «Видение о Петре-пахаре», написанная Лэнглендом на простонародном языке. Лэнгленд не был революционером; он был набожен и восхищался монастырской жизнью, но поэт живописал удел народа с таким мрачным реализмом, а роскошь сильных мира сего с таким враждебным презрением, что тысячи Петров-пахарей, слушавших эти стихи, проняло до глубины души. В 1381 г. в деревнях проходили бесчисленные тайные сходки, из графства в графство разносили таинственные послания с приказами некоего «Великого Общества», духовные и светские агитаторы призывали одновременно к реформе Церкви и крестьянскому восстанию. «Уложение о работниках» вызывало сильнейшее ожесточение. Каждый день в каком-нибудь имении крестьяне вступали в конфликт с сеньором или его бальи, который хотел навязать им жатву всего за 2–3 пенса в день. Наказания, предусмотренные этим абсурдным законом для тех, кто отказывался от работы, изгоняли крестьян с их полей, и те, кто до недавнего времени был мирным тружеником, становились бродягами и скитались по лесам, совершенно пав духом, потому что лишились своих корней. «Беглый виллан — столь же обыденное явление в Англии XIV в., как и беглый раб в Америке XIX в.; в обоих случаях эти все более многочисленные отказы от работы становятся знаком стремления к освобождению целого класса».