2. Прибытие фламандских суконщиков повлекло за собой создание в Англии, несмотря на гильдии, настоящих капиталистических предприятий. Суконное производство — одно из самых сложных, а количество операций, необходимых для превращения необработанной шерсти в законченный продукт, очень велико. Шерсть надо промыть, обезжирить, перебрать, окрасить, смешать, расчесать, спрясть, соткать, свалять, затем ворсовать, стричь, выщипывать репейные шишки, наконец, придать глянец и прессовать. Представления Средних веков требовали, чтобы каждая из этих операций выполнялась отдельной корпорацией. Можно вообразить себе запутанность всех продаж и покупок, которые было необходимо провести в процессе этих превращений. Чтобы выполнить заказ, потребовалось бы получить согласие 15 корпораций. Нет ничего более обременительного для сукнодела или торговца сукном, чем купить шерсть, спрясть ее, соткать и проследить за всеми дальнейшими операциями вплоть до продажи. Но сосредоточение всей работы в одних руках противоречило цеховым принципам, поэтому предприимчивые суконщики, желавшие избежать многочисленных препятствий, недолго думая, обосновались в сельской местности. А вскоре эти предприниматели нового типа, которые покупают шерсть оптом и продают конечный продукт, начинают строить мануфактуры. В XIV в. в Барнстапле (Barnstaple) появляются два владельца мануфактур, и каждый из них платит налог за производство тысячи штук сукна в год. При Генрихе VIII некий Джек из Ньюбери будет владеть двумя сотнями станков в одном здании и использовать труд шестисот работников.

3. Близится время, когда крупная коммерция станет искушать молодых, жаждущих приключений англичан больше, чем рыцарские войны. В XIII в. судьба мастера внутри корпорации была обеспечена, но ограничена. Его покупки и продажи контролировались, быстро сколотить состояние он не мог. Крупные купцы конца Средневековья уже не подчинялись слишком строгим правилам. Описания их удивительных жизней поражают народное воображение, заменяя ими в балладах подвиги странствующих рыцарей. Героем легенды становится сэр Ричард Виттингтон, трижды лорд-мэр Лондона. Певцы рассказывают, как бедный сирота был нанят на кухню в дом крупного купца… Тогда было обычаем, чтобы любой фрахтовщик, отправляя корабли в далекие края, разрешал каждому из своих слуг добавить к товарам на борту какой-нибудь предмет, чтобы дать шанс на благословение Божье и самым маленьким людям… У Дика Виттингтона была в этом мире только кошка; ее-то он и отдал на отплывающий корабль. И вот корабль пристал к далекому берегу, где в варварском королевстве дворец короля разоряли полчища мышей. По совету капитана король купил кошку и, в восторге от службы, которую та ему сослужила, дал за животное столько, сколько стоил весь груз корабля. Дик Виттингтон внезапно оказался богачом… Реальность была не столь романтична: настоящий Виттингтон, крупный коммерсант, одолжил денег королю и, будучи назначен мэром Эстапля[13], с лихвой возместил свои издержки на таможенных пошлинах.

4. Уильям Канингс, торговец сукном из Бристоля, — другой пример этих новых капиталистов, ведущих дела по всему свету. Король Англии самолично писал гроссмейстеру Тевтонского ордена и королю Дании, рекомендуя их покровительству своего верного подданного Уильяма Канингса. В Бристоле он принимал Эдуарда IV в собственном доме. Ему подчинялись 800 моряков, он нанимал за свой счет 100 плотников и каменщиков для строительства церкви, которую подарил своему родному Бристолю. В старости он принял постриг и умер деканом колледжа Вестбери. Мало-помалу эти крупные английские купцы заняли в континентальных делах место Ганзейской лиги. Ломбардские и флорентийские банкиры, заменившие в Англии евреев, позже были вытеснены англичанами. Впрочем, флорентийцы Барди разорились на услугах Эдуарду III. Позаимствовав у них крупные суммы для своей экспедиции во Францию, он наотрез отказался возвращать деньги к назначенному сроку, так что из-за Столетней войны пострадали и многие флорентийские семьи. Даже подданные нейтральных государств обнаружили, как опасно и напрасно ссужать деньгами воюющих.

Производство шерстяных тканей в Англии. Миниатюра. XV в.

5. Под влиянием крупных купцов изменились и гильдии. Тут больше не царит равенство. Роскошь костюмов и празднеств становится такова, что только богачи могут поддерживать ее. Корпорация торговцев винами однажды вечером принимает 5 королей на своем пиру. Для ремесленников, которые когда-то могли претендовать на звание мастера, теперь оно оказалось недоступным. Они пытаются защищаться, создавая «гильдии рабочих», которые бойкотируют «плохих» хозяев. Таким образом, появляется тенденция к формированию двух различных классов. Тогда же начинаются и финансовые скандалы. Купцы XII в. были, конечно, далеко не безупречны, и к позорному столбу можно было смело поставить отнюдь не одного из них, но мошенничества этой публики были мелкими, потому что сделки при их простоте было легко контролировать. С появлением крупного капитализма начинается неизбежный сговор богатства и политической власти. Когда Эдуард III состарился, его младший сын Джон Гонт, герцог Ланкастерский, окружил себя бессовестными финансистами, и один из них, богатый лондонский купец Ричард Лайон, благодаря своим услугам вошел в Малый совет и организовал настоящую «банду». В то время как вся шерсть королевства должна была проходить через порт-эстапль (которым тогда был Кале), где с нее уплачивались пошлины, Ричард Лайон добился разрешения посылать свою шерсть в другие порты, где с нее не взимали никаких сборов. Так он сколотил колоссальное состояние. Вместе с лордом Латимером, другом и наперсником герцога Ланкастерского, он стал завладевать товарами, которые привозили в Англию, и устанавливать цену на них по своему произволу, создавая искусственный дефицит на некоторые продукты, так что бедному люду едва удавалось сводить концы с концами. Эти махинации совершенно противоположны духу Средневековья, которое верило в твердые цены, в ограничение прибыли и считало преступлением уловки, направленные на вздорожание продовольствия. Но этот дух Средних веков умирает, король теперь во власти купцов, они входят в его парламент, они одни питают его казначейство. И ради них будет вершиться отныне внешняя политика Англии.

Мастеровые разных гильдий демонстрируют свое мастерство королю. Миниатюра. XV в.

1. Англию после вторжений цивилизовала Римская церковь. Она научила сильных некоторой умеренности, а богатых — некоторому состраданию. Но потом сила и богатство в свой черед растлили Церковь. Святым приходилось неоднократно реформировать ее, чтобы вернуть к добродетелям отцов-основателей. За каждой реформой следовало новое падение. И монахи Сито, и монахи Клюни, и нищенствующие братья — все поддались искушениям века. И в конце этого XIV столетия, когда все, кто некогда были великими, уже обратились в прах, Церковь казалась одним из самых больных членов общественного организма. В Англии она еще породила нескольких выдающихся людей, но они были скорее администраторами, нежели священнослужителями. Епископ, владелец 30–40 имений, прекрасно умел контролировать счета своих бальи, служить королю во главе канцлерского суда или казначейства, но совсем не занимался душами. Выдающийся поэт того времени Лэнгленд тем более желчно критикует Церковь, что сам является ревностным католиком. Он сетует на всех этих епископов in partibus[14], кишевших тогда в Англии, на прелатов, достойных Ниневии или Вавилона, которые никогда не бывали в своих епархиях, но обогащаются, освящая алтари или выслушивая исповеди, что следовало бы делать приходскому священнику. Среди лучших клириков есть несколько обеспокоенных умов, полагающих, что Церковь отдаляется от первоначального христианского учения, что долг священника состоит в том, чтобы подражать евангельской бедности, и что, раз уж надо отдавать кесарю кесарево, это все-таки не причина забывать, что Бог превыше кесаря. «В общем, столкнулись две концепции Церкви: концепция Григория VII и святого Франциска Ассизского, церкви евангельской и церкви кесаревой».