Воображение безостановочно рисует: Муза, Илья, теснота пространства между ними… Я не сдерживаюсь и ударяю его кулаком в лицо. Не ожидая удара, Илья падает на диван и хватается за свой кровоточащий нос.

— Ты спятил, что ли?! Ты в своем уме?!

Я молча смотрю на человека, падающего в самый ад. Он разлагается на моих глазах.

— Карина, — тихо говорю я, — выйди.

— Я хочу остаться.

— Пожалуйста, — вкрадчиво повторяю я, — выйди.

Сестра послушно опускает глаза и медленно разворачивается на пятках. Но, прежде чем покинуть нас, она пронзает ненавистным взглядом Илью.

— Свинья.

— Пошла к черту! — отвечает ей Илья. — Идиотка тупая. Где бы ты сейчас была, если бы твоя мамаша так выгодно не выскочила замуж!

Карина порывается снова залететь в кабинет, но Рома вовремя хватает её за плечи и говорит что-то на ухо.

— Карина, пожалуйста, иди наверх.

Громко выдохнув, сестра исчезает из поля моего зрения. Когда я снова поворачиваю голову к Илье, кровь из его носа уже заляпала пол и расползлась огромным алым пятном на некогда белой рубашке. Он зажимает ноздри большим и указательным пальцами, а его обозленные глаза в непонимании бегают по моему окаменевшему лицу.

— Ты мне нос сломал.

— Заживет. Ещё раз расскажи мне, как к тебе клеилась Муза?

Илья вспыхивает.

— Ты всё ещё веришь этим бабам?!

— Выбирай выражения.

— Я ничего не сделал этой идиотке! Ничего! А твоя Карина, которая никакая тебе не сестра, слишком уж оперилась!

Я бросаю в него ключи, не в силах больше сдерживаться. Связка ударяется о его грудь и падает на ноги.

— Что это? Мои ключи? Какого черта ты притащил их сюда?

— Откуда у тебя этот брелок, Илья?

— У тебя совсем крыша съехала? Пробуешься на роль гребаного детектива?!

Схватив его за грудки и подняв с дивана, я спрашиваю еще громче:

— Отвечай мне! Откуда у тебя этот брелок?!

— Я не знаю! Я не помню!

— Ублюдок! — швыряю я его и обхватываю голову руками. — Как ты мог… Как ты мог жить с этим столько лет?! Ты убил ребенка! Ты убил ребенка. — Мой безжизненный голос пугает меня. — Ты как трусливая собака приехал ко мне, трясся от страха и просил помощи. Я через себя переступал, когда вытаскивал тебя из депрессии! Потому что знал и понимал, что так нельзя! Ты показал мне какую-то женщину, сказал, что это её ты сбил и что она в целости и сохранности. И я поверил тебе. Я ненавидел тебя, но верил! И я помогал тебе! А ты… Ты оказывается ребенка убил. Я с тобой вместе должен в аду гореть. Только сначала хочу убедиться, что ты, мразь, сдохнешь первым.

— Это вышло случайно, — рычит он в ответ. — Я даже не знаю, как заехал в тот чертов двор и почему, а этот мальчишка выскочил из неоткуда! Мне было восемнадцать лет, Макс! Отец и без того был мной недоволен, а если бы узнал, что я за руль пьяный сел и ребенка сбил…

— Ты убил его.

— Я не знал этого! — орет он во все горло. — Не знал! Выскочил из машины, у меня руки тряслись так, что я не мог найти пульс у него на шее. И я увидел ключ с брелком этим и схватил их сам не знаю, для чего! Я просто схватил их, сел в машину и смылся подальше! Что мне оставалось делать?! Сидеть и ждать, когда на мои руки наручники наденут? После этого отец бы точно лишил меня всего, он отрекся бы от меня!

— Ты убил ребенка, — повторяю я в сотый раз, — ты лишил его жизни, а тебя беспокоили деньги? Достанется тебе или нет состояние твоего отца?

— Не всем суждено быть такими идеальными сыночками, вроде тебя! Ты же у нас самый умный, самый толковый и молодой бизнесмен! Твой папа очень гордится тобой и тебе навряд ли известно, что это такое, когда все твои действия считают дерьмом, когда говорят, что ты ничем не отличаешься от серой массы бестолковых людей! И тут я прихожу к папаше и сообщаю, что сбил какого-то пацана во дворе! Почему? Потому что кривой был, как турецкая сабля! И что? Он меня по головке погладит? Поможет мне? Черта с два! Мой отец был бы первым, кто сдал бы меня со всеми потрохами полиции! И ты не такой уж и друг, Макс. Ты сделал бы тоже самое, если бы не увидел своими глазами живую бабу.

— В то утро ты сделал слишком много ошибок. В то утро ты погубил себя.

— Надо же! — вдруг начинает смеяться он. — Правильно говорят, все проблемы из-за баб. Во всем дерьме этого мира виноваты только они! — Илья поднимает на меня смеющиеся глаза. — Не трахни я Музу, не сбил бы пацана. И сейчас не было бы этих выяснений.

— Ты убил её брата. Ему было восемь и его звали Глеб. Их отец не смог пережить смерть своего ребенка и наложил на себя руки. Муза осталась одна. То, что ты сделал с ней, она говорит, что забыла. Ведь то, что ты сделал с её восьмилетним братом и семьей в целом — намного страшнее. Но для меня, Илья, всё это равносильно. Сначала ты убил её, потом ты убил маленького мальчика, а после взрослого мужчину. Ты погубил счастливую семью и за это ты сгниешь в камере, где каждый божий день будут убивать тебя. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду.

— Значит, всё? Нашей дружбе конец? Можно класть цветы на могилку?

— Рома?

— …Да?

— Позвони моему отцу. Объясни вкратце ситуацию и скажи, что нам очень нужен здесь синьор Коруно. Вместе с полицией.

Илья усмехается.

— Ты серьезно?

— Немедленно, — подгоняю я остолбеневшего Рому.

— Иду. Иду…

— Кто этот Корузо? — забавляется Илья. Точно уж на сковородке, он дергается, елозит на месте, пряча свой страх за напускной веселостью. — Местный Коломбо?

— Что-то вроде того.

— Макс, заканчивай этот спектакль! Я понял твой настрой и знаю, что мне нужно сделать.

— Я в этом сомневаюсь.

Илья поднимается на ноги, но я снова толкаю его на диван.

— Какого черта, Макс?! Ты будешь торчать здесь, как надзиратель гребаный? Дай мне умыться!

— Я уйду отсюда только, когда ты будешь находиться в окружении полицейских.

— Что за… Макс?! Мы же друзья с детства!

— Ты перестал быть моим другом, когда надругался над пятнадцатилетней девочкой. А дальше по цепочке.

— Не строй из себя святошу! Как будто сам не засматривался на подружек своей глупой сводной сестрицы! Одну из них ты не так давно жарил, я уверен!

— У меня никогда в голове не проскальзывала эта грязная мысль! — снова завожусь я. — Даже, когда я был в стельку пьяный, даже, когда те перед носом моим в коротких юбках шастали, я никогда не смотрел на них не иначе, как на маленьких и наивных девочек, которым нужно ещё много времени, чтобы подрасти! Я их просто не замечал.