— Извини, просто мне сложно поверить в то, что ты можешь этого бояться. Я понимаю, что нам с тобой очень хорошо в постели, но всё, что больше этого — не для тебя и не для меня.

— Я так не думаю. Уже то, что я приготовил кофе в постель, причем кофе поганый, говорит о моих самых искренних чувствах и серьезных намерениях.

— Максимилиан, о чем ты? Мы знаем друг друга ровно неделю.

— Это была самая продолжительная неделя в моей жизни. День за тридцать. И я сказал, что люблю тебя. Где-то там, чуть выше всех этих не самых приятных разговоров.

— Максимилиан, не надо…

— Послушай меня! — подскакиваю я на ноги. — Пожалуйста, просто выслушай. Я знаю, что тот я из твоего прошлого — козел. Слепой, глухой и бесчувственный козел. И поверь, я был точно таким же ровно до той минуты, пока не увидел тебя в ресторане, поедающую те десерты с Кариной.

— Ты помнишь?

— А что ты так удивляешься? Уже то, что ты взглядом всю свою неприязнь на меня вылила, уже привлекло мое внимание. Но я хочу сказать другое… Мне никогда не хотелось знать о девушке больше, чем то, что позволяла понять её внешность. Я никогда тайком не дарил ей розы и даже понятия не имел, что это за желание такое. Меня не заботило её состояние, голодна она или нет, замерзла или жарко…

— Та роза была от тебя? — округляет она изумруды. — Ты серьезно?

— Слушай, тебя не поймешь. То слова не вытянешь, то не…

— Заткнешь?

— Именно. И если нам с тобой ты даешь только один процент, то я — все девяносто девять. И поверь, очень скоро эту несчастную единицу я украду у тебя. Я сделаю нашу сотку уже потому, что люблю…

— Я могу оказаться очень жадной.

— Я терпеливый. И я знаю, что ты любишь меня.

— Ты слишком самоуверен.

— Ты любишь меня, — улыбаюсь я, наслаждаясь легкой паникой на её порозовевшем лице.

— На самовнушении далеко не уедешь.

— Он уже скачет.

— Кто?

— Твой процент, любимая. Прямо в мои руки.

— Максимилиан, не называй меня так.

— Я вижу тебя, Муза. И я люблю тебя.

— Безумие какое-то…

— Страсть. Любовь и маленькая Италия.

— Мне не хочется расстраивать тебя, но ваши «поиски золотых сережек» в кабинке были слишком буйными и громкими. Полагаю, ваш с Ромой тайный роман перестанет быть таковым в ближайшее время.

— Максимилиан слеп, как крот! — фыркает Карина, располагаясь на шезлонге. — Мы уже четвертый раз у него под носом придаемся страсти, а он только и делает, что следит за своим сокровищем. Ты бы почаще юбку короткую надевала, чтобы все шеи сворачивали, а мой братец огненный пар из всех щелей выпускал. А то того надзора, что он ведет за тобой недостаточно.

— Ну, да… — вздыхаю я. — Кстати, почему вчера за ужином вы с Ромой так странно себя вели? Ты смеялась, красная стала, как помидор, а у него чуть глаза из орбит не выпали.

— Я решила подразнить его и осторожно опустила свою ножку на него.

— Под столом?

— Ага. Только я не рассчитала силу и… Короче яичница вышла, вместо поджаристой твердой сосиски.

— Боже. Я то думала ему мясо показалось слишком острым.

— Нет, это я решила пошалить. Мы, кстати, часто так делаем. Нам есть с кого пример брать.

— Что-о-о?

— Ой, ладно тебе! Стены в доме тонкие.

— Действительно… И как Максимилиан не замечает, что вы с Ромой встречаетесь?

— Так у него полно забот! Ресторан, строительство гостиницы, предложение, подготовка к выступлению на каком-то там съезде бизнесменов.

— Что?

— Что?

— Что ты только что сказала?

— А что я только что сказала?

— Ты поняла, что проговорилась!

— Ничего подобного!

— Карина! Он что…

— Он — ничего. Занят, заботы, дела.

— У меня сейчас сердце остановится. Я не готова к такому повороту событий. Не готова…

— К чему ты там не готова? — с самой соблазнительной улыбкой спрашивает меня Максимилиан. Он мокрый, только что из моря. — Не поплывешь со мной на глубину? Не полетишь на Марс?

— Поплыву, — без сомнений отвечаю я, чувствуя, как по животу пробегает теплая волна возбуждения. — На глубину, в космос — хоть куда.

— И это «да», — шепчет Карина, пряча улыбку за глянцевым журналом.