Решающей деталью, которую никто не видит или видит каждый, но не обращает на неё внимания, была машина, которая в холодные сумерки прошедшей зимы, до того как пришла весна и стало не до сна, почти каждое утро стояла, припаркованная у самой автобусной остановки. За рулём с высокой степенью вероятности ждал мужчина, который уже полгода тайком подвозил Габи в районный город к её фирме, а иногда, если позволяло его рабочее время, привозил и обратно. Наверняка большую половину этих поездок, расстояние довольно короткое, девушка проделала с этим неизвестным, о других поездках, ночных, безумных от удовольствия, мы далее не хотим заводить речь, иначе мы заморочимся, пытаясь представить, как они там приставлялись и прикладывались. Габи, должно быть, обманывала мать и друга. Другие не обманывались на её счёт, но никогда не говорили об этом. Никто об этом не знал, будем придерживаться такой официальной версии. В одной из этих поездок — если подойти ближе, увидишь больше — у Габи, когда она, может быть, сильно достала мужчину, которого хотела лишь побаловать, в зобу дыханье спёрло. Так не годится. Хоть немножко-то надо дышать! Пришлось оказать на неё давление, потому что Габи, избалованная ласками, совсем распоясалась. Язык, гортань, сонная артерия, лёгкие привыкли выступать на публике. Если им в этом отказать из благих побуждений, чтобы оставить человека наедине с его дыханием, эти двое последних выдохнутся в своём честолюбии обеспечить работу тела. Они издеваются над остальным телом, кричат ему: без нас ты ничто и никто. Можешь попробовать, это не возбраняется, но ты рухнешь, дорогое тело, и поднять тебя можно будет лишь с трудом, или, если ты Бог воскресший, то обнаружится это, самое позднее, к тому времени, когда женщины отвалят камень и поднимут вопль. Но если ты Бог, то в нас ты не нуждаешься. Кислород отводится от мозга, и мозговые русла мелеют, условия окружающей среды в мыслительном биотопе радикально меняются. Кто думает, что богатые видами симбиозы от мысли и задуманного становятся стабильнее, тот в принципе прав, но не всегда. Максимизация числа мыслей в таком проекте, как этот, не обязательно должна быть целью стремления, если вас удивляет, что здесь, в этом местечке, вы находите так мало мыслей. Уж вам придётся поискать! Да и зачем их много. Важно какие, и важно ещё проанализировать мои мысли на предмет роли, какую они играют в моём мозгу, ибо моему мозгу всё быстро наскучивает и он давно уже хочет затеять что-нибудь новенькое. И ещё надо подумать, какие стратегии из тех, что заполнили мою мозговую камеру, должны выступить на первый план, чтобы они могли достойно заступить на моё место, а я, в свою очередь, могла прилично заступиться за живущих здесь или бывших живущих людей. Чем многообразнее телефильмы, которые я опорожняю в мою головёнку, тем больше число видов организмов, урожай которых я смогу потом снять с моего письменного стола и с банка. Я беру себе мёртвое и делаю из него жизнь. Потом я велю себе её искусно приготовить. Ну, может быть, придётся ещё и газеты дополнительно почитать. Спасибо, я с удовольствием, это всегда окупается. Здесь, например, я уже многие страницы списала оттуда, но пока ещё не увязала всё это. Я всегда удивляюсь, как доверчиво естество жизни раскрывается мне, но потом я тут же всё-таки захлопываю дверь. Это мелко нарезанная охота за фактами, вы только начните, вы больше ничего не найдёте, потому что я расчленю труп, и тогда у меня его сегодня больше не получишь, если ещё добавить высокоэффективный очиститель канализационных стоков «Пастор Панди», британский продукт. Теперь и следа не осталось, как от глазуньи из двух яиц перед этим. О боже, теперь мне на голову выпали туманные намёки одной из подруг Габи, которая день-два назад задумчиво смотрела в небо (такой хорошенькой, как Габи, она никогда не смотрелась и поэтому всегда распыляла вокруг себя какую-то муть из упаковки l’Oréal, чтобы её нельзя было толком рассмотреть), и она сказала что-то злопыхательское, что, например, никак не могло бы появиться в истории Марии. Эта девушка теперь тяжёлой поступью топает, благо путь свободен, по жизни подруги, мучаясь выбором, что бы взять из этой жизни, чтобы с большей пользой для себя: приятный, спокойный, верный мужчина, дети, собственный дом, отпуск, — и тогда она делает смутный намёк в направлении. которое пока ещё закрыто для нашего взгляда. Мы ничего не видим. Этот намёк вспомнится лишь потом, когда и другие на него укажут, как солнце, которое вечером светит назад, прежде чем окончательно опуститься к другой половине земного шара, где у людей уже земля под ногами горит и им уже не терпится наконец иметь солнце у себя над головой.

Чья же это машина — слушательницы водительских курсов? Коллеги по предприятию, пожалуйста, выйдите вперёд и говорите громко и отчётливо в этот микрофон, чтобы и наши служащие слышали. Ну, говорю я вам, это был световой эффект, когда Габи входила в бюро: казалось, она носит драгоценности из бриллиантов, казалось, она купается в солнце или напитана им. Хоть выжимай. Только матерью она ещё не была, а всем остальным уже — и принцессой карнавала, и принцессой праздника урожая, — правда, что из того? Я бы с удовольствием описала, что за блеск царил в пивной под музыку из радио, где постоянные посетители заглядывали в свои кружки, потускневшие от постоянного мытья и потому неспособные отдать назад ни одного лучика. В этом, наверное, кроется причина того, что люди за столами для постоянных клиентов обычно не имеют ни проблеска мысли о чём бы то ни было. Такая хорошенькая девушка, Габи, как будто она не из здешних. Она часто смеялась, разве что к концу уже не так. И на краю умывального стола в дамском туалете лежит продолговатая косметичка, в которой губная помада, контурный карандаш и тушь для ресниц, они делали её ещё красивее, Габи, и маленькое колечко с горным хрусталём, дружеский подарок друга, тоже вносило свой вклад; когда она тихо опускала голову, волосы красиво гладили плечи, и то немногое время, которое она получала от кого-нибудь в подарок, она праздно тратила на себя одну, как будто у всех людей есть столько же времени на себя и, соответственно, они могут взять его себе, что потом гарантированно видно по результату. Это написано на кассе в супермаркетах «Билла», где продают временную штукатурку: тени для век, питательные кремы, даже пластырь для чистки пор. Всё это должно иметь глубинный эффект, хотя большинство людей предпочитают мелководье и болтают, покупая себе бархатный обод для волос, о том, что они хотели бы посмотреть тот или иной мюзикл. Растения и животные зависят друг от друга, и какие тени для век подойдут к какому цвету лица, зависит, естественно, тоже от того и другого, и они при некотором старании могут наилучшим образом сработаться, если только им позволит природа, по возможности заручившись помощью косметики. И она это делает! Всегда. Извольте, входите и сделайте невидимыми мои неровности и прыщики! Неважно, чего они хотят, эти краски, мы пустим их на нашу кожу, в соответствии с рекомендациями, и мы спустим фосфаты в наши водоёмы, хотя нам это категорически не рекомендовалось. У Габи была тайна, ну что ж, у природы тоже свои тайны. Сегодня не разгуляешься с этим типом почвы, который находится на краю водоёмов. Завтра она погуляет с другим типом. Но с кем же загуляла Габи, если не со своим официальным другом из технического лицея? Никто не знает этого. Но ведь кто-то же есть. Никто не знает, сколько есть на земле форм существования воды, но многие хотели бы знать, поскольку виндсёрфинг, катание на моторных лодках, хождение под парусом и плавание — их хобби. И об этой молодой соседке из нашей среды никто ничего не знал подробнее? Ветер ужасно обращается с водой, сто метров — и там уж поджидает смерть, поглядывает на часы и позванивает своей косой. А где в это время Габи, об этом спрашивают себя другие, которые уже начали сильно нервничать. Их не так много. Друг и мать сидят друг против друга и соревнуются в банальности, лишь бы не возникло молчания. О чём им говорить между собой, кроме как о Габи? Мать тем временем думает только о своём друге в Германии, когда она сможет туда поехать и что он скажет. Они, мать и друг Габи, соревнуются также в солетти, которые всегда наготове. Это мне очень кстати, иначе пришлось бы выдумывать что-то другое. Друг впадает в задумчивость и молчит о том, как часто у него встаёт член при виде Габи, хотя он ещё не управился с едой, а порножурнальчик опорожнён ещё только наполовину; к сожалению, её сейчас нет. Наверное, сбежала, и дом как вымер. Царит пустота, которую молодой человек не может заполнить своими незрелыми мыслями. Едва он вошёл в дом, как его охватила странная робость, он просит природу сегодня вытравить из его мыслей вожделение к подруге, но толком не знает почему. Мысли ведь вольные. Он хочет сегодня думать о ней нежно, даже с претензией на духовные запросы, но духовные запросы ограничиваются посещением кино в районном городе, и некому предъявить претензии. Будет ли она ещё когда-нибудь держать его член у самого основания, как в прошлый раз, медленно поглаживая его вверх, до конца, где крепко зажимает его? Она говорит, ей страшно, она совсем не хочет смотреть, но он терпелив и может подождать, когда она снова сделает это, и снова, как он ей показал. Главное, она ведёт себя покорно и снова впускает его в себя и даже немножко шевелит бёдрами. Мечта, скажу я вам! Если бы вы и я вместе были домом, мы бы сейчас рухнули. Габи по своей природе не очень-то взрывная, но бутылка вина способна творить чудеса. Он недавно зашёл на минутку в её комнату, друг, открыл платяной шкаф, сам не зная зачем, понюхал её одежду, побрякал одним-двумя тоненькими золотыми браслетами на комоде, прислушался: ничего. Шкаф словно заснул. Всё прибрано. Кажется, вы что-то говорили о сути отсутствия? Нет? Скажите ей, что я её ищу! Как здесь тихо. Все две тысячи плюшевых зверят довольны, как всегда, своей красотой и тем, с какой любовью их выбирала хозяйка, каждого в отдельности, должно быть, собирала годами, вот почему у них такой самодовольный вид. Комнате пора кончать с темнотой по углам, а? Ведь всё же в порядке, а? Студент-техник открывает дверцы и других шкафов. Как будто Габи могла спрятаться и просидеть в шкафу двое суток. Водное хозяйство Земли продолжает усердно полоскать чашки, а люди, разбазаривающие воду, их вечно разворовывают — видимо, у них не хватает. Не все дома. О боже, это плохо, и, кроме того, это уже было. Извините, я часто сама за собой не поспеваю, во всяком случае многие ландшафты живут водой, вспомните об озёрах Каринтии и об озёрах соляных пещер, об этой сокровищнице, где надёжно окопались богатые, которые всегда выбирают свободу и на выборах голосуют за Партию свободы Австрии. По ним можно сверять часы. Мать тянется к сигарете, сегодня это уже пятнадцатая, они благотворно действуют на неё и успокоят, если Габи и дальше не отыщется. Бронхи матери дают о себе знать, но мы их не слушаем. Воды, из которой состоит человек, так много, что и после смерти его не надо класть в воду, — ни воду к воде, ни прах к праху. Я считаю, это излишне. Обследование грунтовых вод в лёгких матери показало бы: более чем достаточно, самое позднее через десять лет здесь можно будет разводить раков и бросать в овощное рагу по-лейпцигски, но мы тогда будем уже мёртвые, и нам не доведётся его отведать. Теперь мать плачет, и ей нужен новый носовой платок, потому что этот уже не впитывает и не сохраняет. Что уж говорить о земной почве, а тем более о моём жёстком диске, который я так хорошо отформатировала, буквально сровняв с землёй! От них можно бессовестно требовать всего, в простоте нашей.