Он отнял у Джорджа мою руку и внимательно ее осмотрел. Боль стучала во мне барабанами чироки.

Я первый раз взглянула на рану при хорошем освещении, и меня затрясло, как от электрошока. Мышцы и сухожилия предплечья были искромсаны и походили на кровавый растерзанный кусок мяса. Сердце заколотилось. Дыхание участилось. От этого на поверхности раны выступили блестящие пятна крови. Белки Лео все еще были красными, а зрачки черными. Но вместо того чтобы наброситься на кровавую плоть, он перевел взгляд с руки на мое лицо. На мои глаза.

Сердцебиение стабилизировалось. Дыхание споткнулось и остановилось. Глядя в его глаза, я на мгновение почувствовала аромат шалфея и розмарина в дуновении ночного воздуха. Увидела тени, пляшущие на горных склонах. А потом образы исчезли. Гостиная дома Кейти, одеколон Лео и его немного пряный, типичный для вампиров запах вернулись на свои места.

Вампир моргнул, нарушив зрительный контакт, и на мгновение я задумалась, не видел ли он то же, что и я. Лео прислонил свое лицо к моей руке и медленно вдохнул. Его голова откинулась, на шее обозначились жилы. Свою чудесную гриву он завязал на затылке, черная шелковая лента змейкой лежала на плече вместе с завитком волос. Мне хотелось дотронуться до него, и, пытаясь обезопасить себя, я сжала кулак на здоровой руке так, что ногти впились в ладонь. А потом я засунула руку между своим боком и диванной подушкой.

— Расскажи мне о себе, — проворковал он настойчиво. Его дыхание коснулось моей раны. Оно подействовало на ужасающую рану как бальзам. Пульсация слегка затихла, я почувствовала приятное онемение. — Кто ты?

И самое плохое было то, что мне хотелось рассказать. Правда хотелось. Парень знал толк в своем деле. Стараясь не выдать все свои секреты, я пробормотала:

— Христианка. — Я ощутила, как его поразили мои слова, как ослабли узы, которыми он пытался меня опутать. Я засмеялась, и в моем смехе послышалось рычание Пантеры. — Я расскажу, если ты расскажешь, откуда взялись вампиры.

— Нахалка, — прошептал он. — Бесстыдница. — Во взгляде его появилась теплота, которой не было еще мгновение назад. — К тому же грубиянка. — Губы его тронула загадочная улыбка. Почти улыбка, но все-таки не совсем человеческая. Его голова двинулась по моей руке к локтю, и по пути Лео вбирал мой запах. Потом голова поднялась выше, к шее. Совсем близко.

Я ощутила его дыхание на своем лице, перечное и слегка отдающее миндалем — странное сочетание, которое должно было быть неприятным или раздражающим, однако не было таковым. В животе у меня стало горячо, и жар вступил в борьбу с болью.

— Самоуверенная, — произнес Лео совсем тихо, — и невоспитанная. — Я рассмеялась, и на этот раз в моем смехе Пантеры было гораздо больше, чем меня. Зрачки вампира еще расширились. — Но пахнешь ты замечательно,— закончил он.

Он повернул голову, и в свете лампы, льющемся из-за спины, его точеный нос казался острым, как каменный топор. Он прикусил губу, на поверхность вышла капелька крови и скользнула вниз по подбородку. Вампир прислонил свой выпачканный кровью рот к моей руке. Боль отхлынула, словно волна от берега. Я судорожно вздохнула, с шипением втягивая воздух сквозь губы, как будто он поцеловал меня. Лео посмотрел мне в глаза и улыбнулся, изогнув свой рот, прижатый к ране. Вампир аккуратно посасывал руку и, охватывая губами изорванную плоть, касался ее языком. Наша кровь смешивалась в моей ране. Боль полностью пропала, и от ее исчезновения тело задрожало, а мышцы расслабились.

«Слюна вампира и в самом деле оказывает болеутоляющее действие», — подумала я и откинулась на диванную подушку. В животе потеплело. И задрожало. Я судорожно вздохнула. Лео усмехнулся, не отнимая рта от моей раны. Вибрация его смеха пробежала по руке подобно потоку крови.

Вампир чуть-чуть отодвинулся, его губы раздвинулись и обнажили длинные тонкие клыки, белые, как обесцвеченная кость. Он поставил зубы на нижнюю губу и снова прикусил ее. Кровь заполнила его рот. И он впился в мое запястье, в поврежденную вену. Охнув, я хотела отдернуть руку, но Лео крепко ее держал. Он не пил мою кровь. Он вкачивал в меня свою.

Вернулся звук барабанов. Тени заплясали на каменистых склонах. Туники и штаны, бахрома и бусины на ткани, шкура оленя, развевающиеся хлопковые одежды. Аромат шафрана и полыни, розмарина и мяты наполнил воздух. Благовоние тлеющей сладкой травы окутало меня. Тени приближались, танцуя. Танцуя. От горящего кедра и шафрана поднимался душистый дым, похожий на мечту. Бесплотный, легкий; как крылья бабочки, этот дым касался моей кожи. Барабаны стучали в венах. Ночь обняла меня, словно рука Господа. И я провалилась в сон. Глубокий, глубокий сон. Старые сны и старые воспоминания перемешались, соединились и сплавились воедино внутри меня.

Медленно, с трудом я раскрыла глаза. Веки были вялые и тяжелые. Барабаны, барабаны... Я подняла голову. Тени танцевали, нелепые и громадные, на каменном склоне. Камни, мерцающие в пламени костров, громоздились повсюду.

Ночь. Черная-черная ночь. Я подняла глаза в поисках луны и звезд. Но над собой увидела лишь изгиб мира, камень на камне, оплавленные, словно свечи белого человека. Переплетающиеся, стекающие каплями, плавящиеся камни.

Подземелье. Пещеры... Пещеры? Мысли, неуместные сейчас, исчезли.

Лицо отца, наполовину освещенное пламенем, наполовину затененное, черное, словно смерть, возникло надо мной. «Эдода», — прошептала я. Отец... Его глаза были желтыми, как у меня. Не черными глазами Народа, челокей, подсказала чужеродная мысль, а желтыми глазами скинуокера, у'тлун'та.

Эдода улыбнулся, и вместе с травяным дымом я вдохнула то чувство достоинства, исходившее от него, суровое, но тем не менее наполненное смехом. Рядом с ним в ночи появилась старая женщина, с лицом, испещренным годами и испытаниями. Ее кожа провисала складками и складывалась в резкие морщины. А ее глаза (желтые, как у меня) излучали энергию и нежность. «А с диг а», - промурлыкала она. Деточка...

Я вдохнула новый запах, обжигающий, сладкий, удушающий. Барабаны застучали яростнее и громче. Ритм проникал в мою кровь и плоть, соединяясь с биением сердца. Подчиняя себе.

— Ви са, — прошептал мой отец. Рыжая рысь... Время шло. Барабанный бой смягчился. Эдода сел рядом, тело его было разгорячено, несмотря на прохладу воздуха. Старая женщина, его мать, у ни ли си, бабушка многих малышей, села поблизости, пальцы ее постукивали по обтянутому кожей барабану. Эхо этих ударов отражалось во мне, вибрируя в глубине моей души. Затрагивая суть, костяк, сердцевину.

— А да нв до, — пропела она вполголоса. Великий дух...

— Следуй за барабаном, — сказал эдода.

Я взглянула на стену, на тени, которые там плясали, извиваясь в изнеможении. Барабанный ритм заполнил меня, медленный и звучный, отдающийся эхом в пространстве пещеры.

Что-то теплое коснулось меня. Меховые шерстинки защекотали кожу. На стене с танцующими тенями я увидела себя. А на мне примостилась кошка с заостренными ушами, с кисточками, завернутыми наружу. Ее шкура терлась о мои бока. Мои ноги. Ви са... рыжая рысь. Мое лицо. А поверх кошачья морда. Исцеленная кожа опускалась на меня.