– Но это – позорище-то какое. Пятнадцатилетняя беременная, а? – ахнула свекровь.

– Позор – не позор, а придется ей это пережить. И нам тоже. Это раз! – громко рявкнул супруг. – Все меня слушают?

Мы все выпрямились, подровнялись, как солдаты на плацу. Итак, вот оно – мой муж решает вопрос «по-боевому». Равняйсь, смирно!

– Второе. Мама совершенно права, Варвара – несовершеннолетняя, и она беременна, а это значит, – он оглядел нас мутным, полным ярости взором, – значит, что он за все ответит. По полной программе ответит! Я этого Владислава посажу в тюрьму.

– Что? – ахнули мы.

– А то, – спокойно пояснил муж. – Технически это вообще квалифицируется как изнасилование.

– Даже если она сама согласилась? – опешила я.

– Даже если она сама его об этом умоляла! – гаркнул Григорий. – Это будет – два. Так, что еще. Ах да, Варвара, собирайся.

– Куда? – испуганно запищала она.

– Как – куда? – развел руками мой супруг. – В полицию. Писать заявление. А потом на освидетельствование, к доктору. Это будет, значит, три. Раз, два, три!

Ожидания редко оправдываются, чаще все складывается с точностью до наоборот от того, на что ты рассчитывала. Я была совершенно уверена, что мы передеремся, будем кричать и спорить, но, конечно, не сможем ни о чем договориться и в итоге все равно поступим, как решит Григорий. Что ж, в последнем пункте я не ошиблась, что касается остального…

Это была самая тихая поездка на машине за всю мою жизнь.

Мы тихо собрались, почти не разговаривая и не обсуждая ничего, проверили документы – наши паспорта, включая Варварин, ее свидетельство о рождении. Свидетельство о браке – на всякий случай. В какой-то степени это напомнило мне момент, когда меня забирали в больницу – у меня случилось воспаление придатков, и Григорий тогда вот так же молча, сосредоточенно, даже подавленно собирал мои страховки, документы, смену белья, ложку, чашку, туалетную бумагу… Больница была далеко. А мне было так плохо, что я думала, не доеду. Мне кажется, он тоже тогда был напуган до полусмерти. Варе было всего четыре года.

Вот и сейчас Григорий вел себя настолько отстраненно, как отмороженный, честное слово, что я могла бы поклясться, он в полнейшей прострации. И в ужасе. Так мы и поехали в отделение полиции – кусающий губу и явно злой Григорий и бледная, растерянная и сконфуженная Алевтина Ильинична впереди, мы с Варварой – подавленные и пойманные с поличным – на заднем сиденье. Пробка на Ленинградке еле тащилась, несмотря на то что была уже середина дня, но сегодня я совсем не против немного постоять.

Я вовсе не уверена, что мы делаем все правильно.

– Не могу поверить, мам, – прошептала Варя мне, когда наша «реношка» заехала в узкий просвет между чьим-то шикарным джипом и старым, явно брошенным тут микроавтобусом. – Мы что, правда пойдем в полицию?

– Конечно, пойдем, – бросил ей Григорий, выключая двигатель. – Мы устроим этому мерзавцу сладкую жизнь.

– И его посадят в тюрьму? – прошептала Варя, пребывая в искреннем недоумении. Я ее понимала, как никогда. Еще вчера мир был хоть и не идеальным, но вполне пригодным местом для жизни и даже отдельных крупиц редкого, случайного счастья. Сегодня перед нами длинные серые коридоры, ободранные стулья, очереди из грустных, нервных людей с потерянными лицами. И с каждым из них, наверное, что-то случилось. Перед кем-то тоже маячит слово «тюрьма». Согласитесь, это не то слово, которое должно входить в лексикон нежной, юной пятнадцатилетней красавицы с одними пятерками в дневнике.

– Обязательно посадят, – ласково заверил ее папа, но от его голоса по машине пошел иней, повеяло арктическим холодом. – Выходим, дамы.

– Может, не стоит? – одними губами прошептала Варвара. Все закрутилось по спирали. Долгие дни и ночи, проведенные в попытках забыть вызывающе самоуверенное, но такое притягательное лицо Владислава, вчерашний день, волнение и полет по ночной Москве, опьянение напрасной надеждой. Мое лицо из-за ветрового стекла автомобиля, разбитые мечты, тест. Все произошло настолько стремительно, и вот мы уже стоим на пороге кабинета, где молодой человек ненамного старше преступного Владислава Гуляева – следователь – сидит и пытается расписать ручку, в которой кончились чернила.

– Можно? – спрашивает Григорий, голос сухой, строгий. Сам он тоже будто высох. Подобрался, втянул живот, но напряжение в скулах так и не прошло. Он ненавидит, и это состояние для него – не пассивное, а активное. Надо бы ему валерьянки накапать, да не взяла я ее с собой.

– Я вас вызову, – бросает нам следователь, и мы снова оказываемся перед дверью, где просидели уже около сорока минут. Я вижу, что Варя устала. Кажется, я единственная, кто помнит здесь, что она не только потерпевшая, но и беременная. Ей нужно бы поесть, мы выскочили из дома так быстро, что ни у кого во рту и крошки не было. Вон, бледненькая какая.

– Вот ведь бардак! – Гриша потер ладони и в возмущении фыркнул. Народу в отделении хватало. Какие-то ушлые люди с лицами, не выдающими вовне никаких эмоций, сновали по коридору и входили-выходили в кабинеты без очереди, чем вызывали бури протестов от простого народу. На бури они тоже плевали, даже не отвечали на вопросы, просто быстро открывали двери и исчезали внутри.

– Оперативники, – пояснила женщина, сидевшая напротив.

– А почему не в форме? – удивилась я.

– А им и не положено, – пожала плечами женщина, а потом уткнулась в экран своего планшета. И добавила: – Они могут.

– Что могут? – уточнила свекровь.

– Да разное, – пространно ответила женщина, а затем набрала номер и принялась обсуждать с кем-то по телефону «переквалификацию, которой не избежать по-любому, но ходатайствовать все равно надо, пусть они там не думают, что мы свои бумаги к делу не подошьем».

– Похоже, адвокат, – прошептал мне Гриша.

– А нам-то адвокат не нужен? – прошептала я в ответ, чем вызвала одно только негодование.

– Мы что-то нарушили? Преступление совершили? Ты совсем, что ли, не понимаешь, что произошло!

– Я не уверена, – ответила я так, чтобы Варя не слышала нашего разговора. Она сидела и играла в какую-то компьютерную игрушку, идиотскую до невозможности – нужно рассекать мечом летящие по экрану фрукты. Совершенно дурацкая штука, я знаю, о чем говорю, сама в нее рубилась однажды часа три подряд.

Особенно тяжело с лимончиками.

– В чем ты не уверена? – зашипел Григорий.

– Вообще не уверена, что мы должны были ее сюда тащить. Варе нужно отдыхать больше, кушать. Она даже не завтракала. У нас дома сыр кончился, нужно в магазин сходить, а мы тут сидим. Дурацкая затея, ты что, правда хочешь посадить этого мальчишку в тюрьму?

– А ты что, тоже считаешь, что я должен застрелить его из охотничьего ружья? – сузил глаза муж. Я вздрогнула и замотала головой. Тут дверь открылась, и коротко стриженная голова явно чем-то недовольного следователя появилась в проеме.