Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Сорок пять тысяч от уважаемого гостя из восьмой кабинки.
Я метнула испуганный взгляд вправо, хоть и понимала, что увижу лишь цифры.
— Пятьдесят тысяч — кабинка номер два, — Хозяйка явно распалялась от произносимых сумм. Я так и представляла, как закатываются от удовольствия ее черные глаза. — Пятьдесят пять тысяч от гостя из кабинки номер восемь.
Я чувствовала, что от страха и жара софитов вот-вот рухну в обморок. Может, если упаду — она отменит торг? Не думаю. На кону слишком большие деньги. Толстуха сбагрит меня даже мертвой — на особого любителя.
Она едва не визжала от восторга:
— Шестьдесят тысяч — номер два!
Кажется, торг, наконец, был окочен. Полное безумие давать хоть на геллер больше.
— Шестьдесят тысяч раз, — с какой-то помпезностью провозглашала лигурка. — Шестьдесят тысяч два. Шестьдесят тысяч три! Продано дорогому гостю из второй кабинки.
Рабыня кинула мне на плечи накидку, прикрывая наготу, и увела с нестерпимого света в полумрак, от которого я совсем ослепла. Меня колотило, но я все еще не понимала, что происходит. Меня только что продали с торгов, как скотину. От голода мутило, я едва держалась на ногах.
Передо мной возникло зеленогубое сосредоточенное лицо лигурки. Она внимательно осматривала меня цепким взглядом, кивнула рабыням. На меня надели тонкую газовую накидку, и повели по паутине коридоров. Наконец, остановились у двери. Лигурка снова и снова осматривала меня, будто непрестанно искала изъяны, кивнула. На мои глаза легла плотная повязка, отрезая свет. Такая же лента обвила запястья за спиной. Я слышала шорох двери. Меня завели в помещение. Шаги, вновь шелест двери.
Я осталась одна в полной тишине.
Или не одна.
Глава 48
Здесь странно пахло — в комнатах стоял другой запах. Я поняла, и от этого понимания передернуло — запах тюрьмы, подвала. Камня и металла с примесью чего-то тяжелого и терпкого. Я даже боялась вообразить, что увижу, когда снимут повязку с глаз. Если снимут… Но, кажется, лучше бы оставили. Не хочу знать, кто купил меня. Не хочу видеть, что вокруг.
Я услышала, как зашуршала отъезжающая дверь, на этот раз впереди. Другая дверь. Я содрогнулась всем телом. Щелчок замка, неторопливые тяжелые незнакомые шаги. Я чувствовала чужое присутствие и чужое сиплое дыхание. Кожа покрылась отвратительными мурашками, соски сжались под тонкой тканью. Готова поклясться, этот неизвестный урод воспримет это на свой счет и истолкует согласно извращенным желаниям.
Чужие пальцы потянулись к завязкам и стащили с плеч накидку. Я почувствовала прикосновение холодного воздуха к обнаженной коже, повела плечами, инстинктивно желая обнять себя, но руки были связаны за спиной. Я сглотнула и опустила голову. Ниже. Как можно ниже. Я почувствовала руку под подбородком, и меня вынудили вновь поднять ее. Я слышала лишь тяжелое дыхание и чувствовала запах таких же тяжелых удушливых духов, совсем не похожих на духи де Во. Воображение живо рисовало омерзительный образ сенатора Октуса. Не знаю, почему именно его. Вероятно, это было самое омерзительное, что я могла представить. Его красное лицо, блестящие щеки, редкую поросль на голове. Меня почти тошнило. Я тут же мысленно обругала себя за эту слабость. Нельзя воображать. Лучше представлять другие руки. Знакомые, хоть и ненавистные. Какая ирония… я отдала бы полжизни, чтобы это оказались его руки. Его, больше ничьи. Я даже не воображала руки Гектора. Гектор — мимолетная греза. Девичья мечта. Самообман. Гектор никогда не стал бы моей реальностью — это было бы слишком хорошо. Гектор — сон. Де Во — моя реальность. Но теперь и он неумолимо становился сном.
Я дрожала, едва не клацала от страха зубами и постоянно чувствовала на себе взгляд. Тяжелый, липкий. Чужие руки прошлись по груди, теребя соски, огладили плечи. Я почувствовала, как пальцы коснулись рисунка на спине, будто удостоверяясь, что он настоящий. По-хозяйски ухватили зад — только не это. Я вся сжалась, напряглась, затаив дыхание. Что угодно, только не это.
Меня подтолкнули, вынуждая сделать несколько шагов, усадили на мягкую кожу. Мои руки развязали, но лишь для того, чтобы поднять и закрепить над головой. Я услышала знакомый звон — цепи. Я глохла от страха. Тупела. Деревенела. Я не ощущала себя. Это защита. Организм пытается защититься.
Меня дернуло, я ойкнула и поднялась вслед за цепью, рывком, и замерла навытяжку, чувствуя, как предельно вытянулась грудная клетка, выпятились ребра. Я не могла даже вообразить, что сейчас может быть, и панически боялась металла. Ножа.
Я почувствовала руки. Неизвестный зашел мне за спину, обхватил и прижал к себе, шаря по телу горячими, как угли, ладонями. Спина уперлась во что-то теплое и мягкое — брюхо. Отвратительное жирное брюхо. Если я увижу сенатора Октуса, я… не знаю, что я сделаю. Я бессильна. Как максимум, меня просто вывернет от омерзения. И теперь я отчаянно жалела, что голодала эти дни.
Толстяк шумно сопел мне в ухо, выкручивал соски обеими руками, будто хотел оторвать. Безжалостно зажимал, оттягивал. Я готова была шипеть от боли. Я закусила губу и до рези зажмурилась под повязкой, перебирала ногами. Не знаю, как все это пережить. Но лучше бы мои глаза оставались закрытыми. Я и без того представляла потное лицо Октуса — и меня мутило.
Неизвестный обошел меня, встал впереди, и я почувствовала, что его пальцы развязывают узел на затылке. Я зажмурилась, когда гладкая ткань соскользнула с лица.
— Посмотри на меня, — я не знала голос Октуса, но этот показался довольно молодым. Говоривший схватил меня за подбородок и затряс голову: — Открой глаза, женщина.
Тот, кто стоял передо мной, до странности походил на бывшего Великого Сенатора Октуса, но был значительно моложе и совершенно лыс. Завязки широких вышитых штанов исчезали где-то под нависшим, как гигантский волдырь, брюхом. На удивление плотным и гладким, как камера, до отказа накачанная воздухом, которую украшало изображение пожирающего солнце кровавого дракона. Он из императорского дома… Он был неимоверно толстым, но, на удивление, не рыхлым. Будто отлитым из плотной резины. Красное лицо, небольшие синие глаза под бесцветными бровями. Невероятное сходство. Я похолодела, и дыхание замерло — Марий Кар. Сомнений быть не может. Я вспомнила все то, что говорила Лора, и стало еще хуже. Это конец.
Глава 49
Марий Кар склонился к моему лицу,
