Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты перестал мне верить, — не вопрос — утверждение.
Я кивнул — не собираюсь скрывать. Он сам в этом постарался.
— Между нами что-то исчезло, ты сам это чувствуешь.
Он покачал головой и, наконец, развернулся ко мне лицом:
— Между нами не исчезло — между нами появилось. — Он так пристально смотрел, что я буквально кожей чувствовал жар этого взгляда. — Эта твоя девка. Все полетело к чертям, когда ты привез ее сюда. Ты стал делать глупости.
Я молчал. В определенной степени, я понимал всю правоту его слов. Но я не хотел даже воображать, что было бы, если бы я ее не привез. Если бы я не знал ее.
Ларисс пристально смотрел на меня, и губы презрительно кривились:
— Помнишь, Адриан, что постоянно твердил нам наш отец?
Я ничего не ответил: отец давал нам много наставлений, с самого детства.
— Он говорил, что любовь — это слабость. Любовь делает уязвимым.
Я пожал плечами:
— Причем здесь любовь?
Ларисс презрительно улыбнулся:
— А у тебя есть другое название? Простая страсть столько не стоит. Даже самая безумная.
Мне нечего было ответить. Но он ошибался. Любовь… это просто слово, которым так охотно бравировала Вирея. Ее вынесло из этого дома, едва она узнала, что я вернулся вместе с Эммой. Побежала к папаше, даже детей бросила.
— Так ты помнишь, что говорил отец?
Я снова молчал.
— Он говорил, что любви достойны только высокородные жены и высокородные любовницы. Рабыни не достойны любви. Даже моя мать оставалась всего лишь любимой игрушкой, но не любимой женщиной. — Видя мое молчание, он поджал губы и вновь развернулся к окну — злился: — А теперь подумай, что будет, если всплывут хоть какие-то подробности твоего безумия. Высокородный Марий Кар убит из-за какой-то рабыни. Ты хоть на мгновение задумался, что будет с нашим именем? Его только-только отмыли от дерьма. А что теперь? Ты похерил все. Все! — он почти задыхался.
Я покачал головой:
— Этому делу никогда официально не дадут ход. Никто никогда не признает, что высокородный член императорского дома посещал бордели. И, тем более, что там же сдох. И если для Мария Кара это теперь всего лишь добрая память, для его младшего брата — вопрос жизни и смерти. Будут отрицать хотя бы ради него. Впрочем, как и ради всей семьи.
Ларисс усмехнулся:
— Хорошо, твоя уверенность имеет под собой основания. Но, если Октус решит идти до конца? Если все вскроется? Если установят твою причастность?
— В таком случае, Марий Кар посмертно будет обвинен еще и в похищении и удерживании высокородной. Как и герцог Тенал.
Ухмылка исчезла. Ларисс пристально смотрел на меня, заинтересованно склонив голову:
— Как так?
Я поднялся, отпер сейф и достал формуляр. Положил на стол и подвинул к брату. Он посмотрел на меня, нахмурившись, сел на край стола, активировал с опаской и долго вглядывался в проступившие буквы. Он вновь бледнел на глазах, точнее, стремительно серел. Наконец, положил формуляр на стол:
— Давно это у тебя? — голос надломился.
Я не ответил. Давно, недавно — какая разница. Она будет свободна со дня составления документа.
Он поднялся, сцепил руки на груди:
— И как ты намерен поступить? Отдашь ей? — в голосе прорезалась приторная сладость.
Хороший вопрос… Он ставил меня в тупик.
— Если отдам — я потеряю ее.
Ларисс желчно усмехнулся:
— А если нет, станешь таким же преступником, как Марий Кар.
Я покачал головой:
— Я не активировал. Пирам оставил это на мое усмотрение.
— Но, если вскроются подробности смерти Кара…
Я кивнул:
— Тогда у меня не будет выбора. Но пока он все еще есть.
— Так что ты выберешь?
Ларисс очень хотел получить ответ. Я отчетливо видел его нетерпение. Он хотел, чтобы ее здесь не было. С самого начала. Я сидел и сосредоточенно смотрел, как перекатывается по донышку стеклянного бокала красная, как разбавленная кровь, жидкость:
— Я пока не знаю.
Глава 51
Я будто ожила, встрепенулась в тот момент, когда увидела Олу. Как же я была рада ей. Несмотря на поджатые полные губы и привычный хмурый взгляд, мне показалось, что она тоже немножечко рада. Я даже обняла ее, хоть та и стояла истуканом. Кто знает, может ее никто и не обнимал, и она просто не понимает моих глупых чувств.
Теперь все будет иначе.
Я поняла это в тот момент, когда увидела его, когда, наконец, с трудом узнала в непривычной одежде, с убранными под капюшон волосами. В тот момент я не могла о чем-либо думать — меня охватил такой животный страх, что я была рада любой помощи и любому спасению. Даже бросаясь ему на грудь, я все еще не верила, что воображение не подводит меня. Но когда его руки обхватили меня, я почувствовала себя защищенной и до одури боялась, что он меня отпустит. Больше не хочу.
Довольно иллюзий. Как, помнится, назвал меня однажды полукровка — красивой безделушкой. Пусть так. Я отчетливо поняла одно — надо знать свое место, осознавать его, каким бы оно ни было. Принять его. Только тогда придет спокойствие, только тогда отступят страхи.
Всегда чужая. О да, я часто думала об этом, еще дома, на Норбонне. Это теперь я понимала, что родилась высокородной имперкой, но тогда я считала себя полукровкой и почти ненавидела свою имперскую половину. Почти. Остальные ненавидели ее просто, без условностей и оговорок. За это же ненавидели мою мать, Элию, искренне считая, что она должна была избавиться от такого ребенка. Кто же знал…
С положением рабыни я тоже не могла смириться — упорно мнила себя чем-то иным. Бунтовала, как могла, жила в постоянном страхе, делала глупости.
Больше не хочу бояться. Осознанное взвешенное смирение — путь к спокойствию. Не хочу звезд с неба, не хочу несбыточного. Хочу лишь немного покоя и тепла, которое могла бы назвать своим. Пусть так. Пусть здесь.
Пусть с ним.
Теперь я путалась в своих оценках. То, что считала прежде непреложным злом, внезапно повернулось другой стороной, будто реверсом монеты, которую я никогда не переворачивала. Я будто с удивлением обнаружила, что у монеты вообще есть реверс. Какие бы чувства не раздирали меня, знаю лишь одно, что я никогда бы не смогла принять: если бы на его месте оказался Ларисс.
Ола сказала, что полукровки нет в этом доме. Просто
