Мы веселились, заводили друзей, и пусть жизнь была несладкой, это была наша жизнь.

Я едва узнавал это место. Дошел до конца улицы, свернул направо, прошел мимо библиотеки и «Пекхэмского принца» [34]. Попетлял проулками и наконец добрался до его дома. 276. Я стоял перед дверью, решив урвать миг передышки от нестихающего ливня. Постучал трижды, нерешительно. В доме послышался скрип ступенек, шарканье ног по полу, зажегся свет, и дверь наконец открылась. Мистер Барнс. Его лицо стало палитрой базовых цветов: синяки над скулами, красный кровоподтек на губе и зеленая зависть в глазах, которая, кажется, не утихнет. Он уставился на меня, будто не в силах произнести что-то связное.

– Что ты здесь делаешь?

– Навестить пришел, – ответил я, пытаясь пройти внутрь. Мистер Барнс заколебался, но все-таки пригласил меня войти. Я устроился в гостиной и огляделся: стены бело-кремового оттенка и мебель из «Икеи».

– Принести тебе чего-нибудь?

– Чаю, пожалуйста.

Он вернулся с чашкой чая для меня и стаканом другой жидкости для себя. Я посмотрел на Барнса: он вперил взгляд в выключенный телевизор на стене.

– Вы ничего рассказать не хотите?

– Что, например? – спросил он.

– Например, что произошло.

– А что? Ты, наверное, что-то слышал. Так что уже знаешь. Поэтому и пришел.

– Все на работе очень вам сочувствовали: «На мистера Барнса напали, его ограбили». Но я-то знаю, что на самом деле случилось. И хочу услышать правду.

– На фига? Тебе-то что до этого? Ничего не произошло. – Он слегка повысил голос, смотря на меня.

– Вы лжете. Я знаю, потому что все видел! Я все видел, ясно? Видел вас на том мосту.

– Что?! – подскочил он.

– Какого хера вы там забыли?

– Ты там был?!

– Вопрос в том, почему вы там были. Вы ведь знаете, что делают в этом месте. За дозой туда ходили или как?

– Да отвали ты. Ты ничего не знаешь. Ты видел, как меня избили, и ничего не сделал…

– Вы наркоту покупали, что я должен был сделать?!

– Позвонить в полицию.

– Чтобы меня арестовали? Вы что, не понимаете, как все в этой стране устроено? – Он молчал. – И там были наши школьники.

– Нет, не было.

– Наши, блять, школьники.

– Они видели меня? Черт. Я могу лишиться работы.

– Это куда важнее работы. Они могут лишиться будущего! Разве вы не осознаете, что своими руками запираете их в этом порочном кругу?

– Но я просто…

– Да, вы просто в очередной раз решили развлечься, но у них нет выхода.

– Ты меня в этом обвиняешь? Ты там был, но ничего не сделал.

– И все равно вы – часть этой проблемы.

– Проблемы? Ты кем себя возомнил? Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о моем прошлом, ни о моем детстве. Кто ты такой, чтобы судить? Что, рассказать тебе про моего отца-насильника и мать-алкоголичку? Или ты приехал через весь город, чтобы читать мне нотации? Тебе же плевать. Ты мудак, который приперся сюда с видом наставника, такого мудрого и великого, а сам-то ничем меня не лучше. Ты здесь для самого себя. Потому что чувствуешь себя виноватым и не можешь с этим справиться. И разница между нами в том, что я с этим справиться могу. – Мистер Барнс залпом осушил жидкость из стакана.

Он был прав. Мне было наплевать на него. Бремя вины было слишком тяжелым, и я пришел только затем, чтобы внутренний голосок облегчил этот груз, сказав, что я поступил правильно.

– Я выясню, что это за щенок, – проревел он. – И закрою его. И тебя закрою заодно, – сказал Барнс, тыча в меня пальцем.

– Да пошел ты. – Я хотел врезать ему, но вместо этого оттолкнул его руку и ушел, хлопнув дверью.

* * *

Я не видел Сандру уже несколько дней, возможно, она меня избегает. Или я ее избегаю. Казалось, что так, но в то же время я то и дело вытягивал шею, высматривая ее в школьных коридорах. Я подошел к своему кабинету, где уже выстроилась линейка учеников со всезнайкой Алексом во главе. Я открыл им дверь, остальные подтянулись только после второго звонка. Дуэйн бежал ко мне с другого конца коридора.

– Сэр, простите за опоздание, – сказал он, запыхавшись и явно ища прощения. Я был удивлен: для него это вообще не опоздание. Однажды он пришел лишь к концу урока и, заглянув в дверную щель, сказал: «Счастливо, сэр», – а потом позвал с собой одноклассника. Тогда его наглость ошарашила меня, как и его извинение сейчас. Я кивнул ему. Он с благодушным облегчением вошел в класс.

– Сегодня мы разбираем «Бегущего за ветром», но прежде спрошу: кто из вас почитал о книге? – спросил я без особых ожиданий. Руки подняли те же, что и всегда. А потом медленно потянул руку Дуэйн. Я с подозрением посмотрел на парня, не веря ему.

– Ладно, тогда кто объяснит нам, кто такие беженцы?

Дуэйн на задней парте поднял руку. Я заметил, как поменялся язык его тела, как прямо он теперь сидел, какой вытянутой была рука, – весь его вид был неузнаваем. Я осмотрел класс в надежде, что кто-то еще захочет ответить. Вперился в Алекса на первом ряду, почти моля его что-то сказать. Он вяло поднял руку.

– Алекс!

– Это когда кто-то едет за границу, чтобы улучшить себе жизнь?

– Попытка хорошая, но не совсем верно.

Я не сразу повторил вопрос. Дуэйн сидел все в той же позе. Пришлось спросить.

– Да, Дуэйн?

– Сэр, я думаю, беженцы – это люди, которым пришлось бежать из страны ввиду политической обстановки – например, войны, конфликта или беспорядков, или из-за преследований.

– Молодец. – Я попытался скрыть свое удивление. Часть меня его ненавидела. Знаю, это неправильно, но я решил, что ему придется стараться куда усерднее, чтобы вернуть мое расположение.

– Идем дальше. Я хочу, чтобы вы выполнили небольшое письменное задание. Представьте, что вы беженец. Каково будет вам уехать из Лондона в другой город или страну из-за политических конфликтов или преследования? Как вы будете себя чувствовать? Как это отразится на вашей семье? Что вы возьмете с собой?

Они опустили головы и начали писать. Я наблюдал за Дуэйном.

Он работал с двойной скоростью по сравнению с остальными. Был максимально сосредоточен. Пока он писал, я то и дело вспоминал, как он сидел, развалившись на стуле, с руками в штанах и хмурым взглядом.

– Отложите ручки. Так, кто-то хочет прочитать, что он написал? – В воздух взметнулась рука. – Давай.

– Мне было бы страшно. Лондон – это мой дом, единственное место, которое я знаю. Тут мои