Стоун негодующе посмотрел на бабушку, но все же невольно затаил дыхание в ожидании ответа.

— Нет. Какая личная жизнь с такой работой! А почему вы спрашиваете? У вас есть кто-то на примете?

— Возможно, — лукаво сказала бабушка. — Очень симпатичный парень, немного избалованный, но хороший.

— Бабушка! — смущенно произнес Стоун.

Старушка улыбнулась.

— Они с твоим кузеном Робертом были бы замечательной парой. Как ты думаешь, Сонни? Уверена, что они подружатся.

— С Робертом? — возмущенно переспросил Стоун. — Ни в коем случае! Он любую женщину сделает несчастной.

— А почему вас назвали Эштон? — продолжала свой допрос бабушка.

— Это девичья фамилия моей бабушки по материнской линии. У нее не было братьев, поэтому мать назвала так меня, чтобы не потерять родовое имя.

— Она хорошо сделала, — кивнула бабушка. — Люблю, когда уважительно относятся к семье. Очень разумно. Если я когда-нибудь дождусь правнуков, — вздохнула она, с упреком посмотрев на Стоуна, — я хотела бы, чтобы одного из них назвали Оливером. Это девичья фамилия моей невестки.

— Я знаю, — ответила Эш. — Она не побоялась поехать в Миссисипи в то лето.

Бабушка кивнула:

— Когда мой сын сказал, что хочет помочь борцам за гражданские права, я очень обрадовалась. В то время я была такой идеалисткой. Хотела увидеть, как исполнится мечта Мартина Лютера Кинга. Слушая церковный хор, я думала о его словах, и мне казалось, что вместе с ним поет вся Вселенная. Слышала волны, разбивающиеся о берег, ветер, шумящий в вершинах деревьев, и бегущие с холмов ручьи. Мне казалось, что в жизни, как в церкви, каждый может петь в полный голос. Я посоветовала сыну поступить, как велит сердце, и помочь людям зарегистрироваться перед голосованием. Я поддержала его. И совершенно напрасно. Это была ужасная ошибка.

Эш взяла ее за руку.

— Я еще помню, как линчевали негров в Майами в 1937 году, — продолжала бабушка. — Я тогда была совсем ребенком. А потом разгон мирной демонстрации, когда полиция применила слезоточивый газ. Никогда не забуду, как тогда кричали люди. И я решила, что такое не должно повториться.

— Я не знал об этом, — сказал Стоун.

— Ты еще многого не знаешь. Тем летом твоих папу и маму травили собаками и обливали водой из шлангов. Они пережили ужасный шок. Мой сын вернулся домой постаревшим на десять лет. Он привез с собой девушку. Это была твоя мать.

Она была замечательной невесткой и до того лета смотрела на мир сквозь розовые очки. Они никогда не рассказывали мне, что им пришлось пережить. Мой сын сказал тогда: «Мама, это какие-то дьяволы в человеческом облике». Больше мы об этом не говорили.

Через несколько лет моему сыну позвонил человек из Миссисипи. Он сказал, что они расследуют убийство того парня. Мы много говорили об этом, и я сделала еще одну непоправимую ошибку. Сказала им, что они должны постоять за правду. «Ты солдат на этой войне, — говорила я сыну. — Хоть и без оружия. На твоей стороне знания, история и закон. Чтобы помочь себе, надо помогать другим». Но зло неискоренимо, — тихо произнесла она, сжав руки. — Это была моя вина. Если бы я сумела их остановить, мы с Сонни не остались бы одни.

— Ты ни в чем не виновата, ба, — прервал ее Стоун.

— Значит, вы знали, что их убийство было связано с событиями в Миссисипи?

— Да, мадам.

— Зовите меня просто Эш. Вы сказали об этом следователям?

Бабушка отрицательно покачала головой.

— Они были белыми полицейскими. Я им не слишком доверяла. Да и вряд ли бы мне поверили. За себя я не боялась, но ведь у меня на руках остался Сонни. А если бы со мной что-то случилось? Кто бы тогда его вырастил?

— Вы поступили правильно. И не зря потрудились. Вы только посмотрите, какой красавец вырос, — улыбнулась Эш, глядя на бабушку с внуком.

— А как же полицейский Гловер? — спросил Стоун.

— Он был совсем другим. Хорошо знал твоих родителей. Почти каждый день заходил к ним обедать или брал еду домой. И всегда платил, не то что другие, которые норовят получить все задаром.

Он и нашел их той ночью. Подъехал в патрульной машине, чтобы купить домой жареное мясо, почти сразу после убийства. Он говорил, что в воздухе еще стоял запах пороха, когда он вошел. Его это прямо подкосило. Он был хорошим человеком. Помнишь, как он утешал нас тогда? Даже на похороны пришел из уважения к твоим родителям.

Он приходил ко мне и потом, Сонни. Хотел разобраться, думал раскрыть это дело самостоятельно. Говорил, что следователи зря думают на грабителей. Был уверен, что они ошибаются. Но они не захотели его слушать и противились всему, что он делал.

Спустя какое-то время я рассказала ему, что тогда произошло в Миссисипи. Я не знала, кто звонил твоим родителям. Тот человек сказал, что он из департамента юстиции. Мы с Реем даже подозревали, что это один из тех полицейских пытался добраться до свидетелей. В общем, Гловер решил всерьез взяться за это дело. Но ему не дали. Его уволили из полиции, и он был вынужден уехать из Майами. Но он сказал, что так этого не оставит. Будет продолжать расследование и вернет себе полицейский жетон.

Он постоянно переезжал с места на место, но всегда давал о себе знать. А потом вдруг перестал звонить. Я почуяла недоброе и позвонила сама. Кейти, его подружка, сказала мне, что он погиб, и расплакалась, как ребенок. Бедняжка не знала, как поступить. «Не лезь не в свое дело, если хочешь остаться живой, — сказала я ей. — Дороже жизни нет ничего». Вот к чему я в конце концов пришла. И очень дорого за это заплатила.

— Ты должна была рассказать мне все раньше, ба.

— А зачем? Ты бы только ожесточился.

— Она права, — сказала Эш. — Тогда еще не пришло время. А вот теперь в самый раз. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

— Это мать столкнула ее с крыши. Не буквально, конечно, — сказал Берч Райли. — Если бы можно было привлекать к ответственности за доведение до самоубийства, я бы сам ее арестован.

— Сколько же еще будет жертв по этому делу? — спросила Райли, меряя шагами свой кабинет, где собрались все детективы.

Берч с Назарио приехали в управление прямо из аэропорта. Райли сообщила им, что в их отсутствие Стокоу прошел проверку на детекторе лжи.

— Теперь мы кое-что знаем и об этих младенцах, — сказала она. — К Ноланам они не имеют никакого отношения. Все доношенные и совершенно здоровые. Пуповина отвалилась, пупки зажили или заживали. Их хорошо кормили. Возраст — до одного месяца.

Это значит, что где-то живут семь пар их родителей. Четырнадцать человек плюс бабушки и дедушки, братья и сестры, родные и двоюродные, тети и дяди, соседи и акушерки. Один младенец еще мог затеряться, но семь… — Перестав вышагивать по комнате, Райли села за стол и посмотрела на детективов. — Это наша вина. Мы что-то упустили. Давайте вернемся в Майами 1961 года. Что тогда происходило в городе? Или в стране? Наверняка были какие-то события, которые мы упустили из виду.