— Это здорово, — сказал Назарио, когда они отошли. — Видно, что люди относятся к этому месту с уважением. Ни мусора, ни надписей на стенах. Никто не продает дешевые майки. Если бы эта крепость была в Майами, на ее месте уже давно бы построили элитный жилой квартал под названием «Аламо».

— Мне кажется, я слышу Кики, — улыбнулся Берч.

— Просто ты к ней неровно дышишь, — парировал Назарио.

Когда утром они отправились на ранчо, уже припекало, но это была не та влажная удушающая жара, к которой они привыкли в Майами. Воздух был сухим и бодрящим. Но от вида Саммер Нолан у них перехватило дыхание.

— Вы Саммер? — спросил Назарио, когда она открыла дверь.

— Да.

Перед ними стояла миловидная девушка, которую они видели на старых фото. Те же прямые темные волосы, пухлые губы, высокие точеные скулы и ярко-голубые глаза.

Она совсем не постарела. «Должно быть, в Голливуде знают секрет, как сохранить вечную молодость», — подумал Берч.

— Вы ничуть не изменились. Совсем такая, как на фотографии! — воскликнул он.

Девушка засмеялась:

— Там другая Саммер, моя мать. Сейчас я ее позову.

Старшая Саммер Нолан тоже выглядела отлично для своего возраста. На ней была юбка в индейском стиле, широкая крестьянская блуза и множество украшений из серебра и бирюзы.

— Я видел одну из ваших картин, — сообщил Назарио, когда она привела их в патио, из которого открывайся изумительный вид. — Ту, где индейцы нападают на поселенцев…

— Единственным ее достоинством было то, что она снималась здесь неподалеку. С тех пор я полюбила эти места.

— Вы сделали неплохую карьеру в кино, — заметил Берч.

— Да нет, довольно скромную, во многом из-за моей матери. Она не хотела, чтобы в семье была актриса. Мать всегда стремилась быть этакой пчелиной маткой, центром всеобщего внимания. Она даже подала на меня в суд, чтобы не дать мне сниматься под собственной фамилией. Постоянно распространяла обо мне всякие грязные сплетни, — вздохнула Саммер. — Для меня актерство было своего рода терапией.

Саммер была настроена вполне дружелюбно, но о прошлом говорила уклончиво и неохотно. Когда же Берч упомянул о ее тайном воздыхателе, она напряглась, в голубых глазах промелькнула тревога.

— Его звали Роналд Стокоу. Он всю жизнь преследовал женщин. Вы его арестовали? — шепотом спросила она.

— Нет.

— Но почему? — Сжав кулаки, она вскочила из-за резного деревянного столика, за которым они сидели. — Почему вы его не арестовали? — Быстро взглянув на них, она тяжело опустилась на стул, сложив руки на коленях. — Как тяжело жить с чувством вины! — Голос ее сорвался, в густых черных ресницах сверкнули слезы. Наклон головы и скорбный взгляд были точно такими же, как на газетной фотографии похорон сорокалетней давности. Жена и дочери скорбят по усопшему. — Я всю жизнь жила с чувством вины, — каким-то бесцветным голосом заговорила она. — Это как тень, от которой невозможно избавиться, что бы вы ни делали. Она всегда с вами, за вашим плечом.

— Вы чувствовали себя виноватой? — удивился Берч.

Саммер медленно кивнула.

— Я знала, что в саду кто-то прячется, — дрожащим шепотом сказала она. — Иногда слышала его дыхание. Но я не боялась. Он был моим зрителем, и я танцевала для него. Я была романтической молодой дурочкой, и голова у меня была набита всякими фантазиями — я воображала себя Саломеей, Иезавелью, Матой Хари. Он убил моего отца, потому что тот застал его у меня под окном. Я всегда знала, что это моя вина. — Саммер укоризненно посмотрела на детективов. — Почему вы его не арестовали?

— Потому что он не убивал вашего отца.

— Силы небесные! Но если не он, то кто же тогда?

— Пока мы не знаем. Ваш поклонник был лишь свидетелем. Он видел, как убегал убийца.

— О Боже!

Саммер зарыдала, уронив голову на стол.

— О Господи! Не могу в это поверить, — всхлипнула она. — Я была уверена, что это моя вина, но молчала об этом. Мне было стыдно. Получалось, что отца убили из-за меня. Я всегда чувствовала себя виноватой.

— Вы ошибались, — строго сказал Берч. — Мы ищем человека, который убил вашего отца. Возможно, вы сумеете нам помочь. Вы — мать и должны понимать, как важно опознать этих младенцев и похоронить их как полагается. Мы обязаны это сделать. Нам необходимо выяснить, как они туда попали и имеют ли отношение к убийству.

— Моя мать всегда считала, что имеют, — заявила Саммер, вытирая глаза.

— А вам известно, как они попали в подвал? — спросил Назарио.

Саммер с виноватым видом кивнула:

— Это мы их туда положили.

— Как вы сказали? Мы? — переспросил Берч.

— Да.

— Мадам, — вмешался Назарио, — прежде чем вы продолжите, я хочу напомнить вам о ваших правах.

Выслушав его, Саммер отказалась от присутствия адвоката.

— Мне нечего больше скрывать, — тихо сказала она и начала говорить, смахивая слезинки с лица: — Это случилось на следующий день после похорон. Моя мать не спала всю ночь. Она обезумела от горя, металась и вся тряслась. Ею овладело маниакальное желание немедленно выяснить, почему убили отца. Ей было тошно от людской жалости и любопытства, ее коробило, что полиция так бесцеремонно вторгается в нашу личную жизнь. А я избегала разговоров с ней. Боялась, вдруг она узнает, что это моя вина.

Потом она начала рыться в вещах отца в надежде отыскать хоть что-нибудь, что могло бы навести на след, и нашла два ключа и квитанцию из хранилища. Он арендовал бокс всего за два дня до убийства. Прежде чем сообщать об этом, мать решила сама посмотреть, что там находится. Мы поехали туда все вместе — она боялась оставить нас без присмотра.

Не знаю, что она ожидала там найти. Вряд ли она знала об этом месте. Хранилище оказалось в промышленной зоне — погрузочная платформа и ряд боксов, каждый размером с небольшую комнату. Мы со Спринг вошли туда вместе с ней. Скай оставался у машины. Брук топталась у двери. У нее была аллергия, она боялась надышаться пылью.

В боксе стоял деревянный сундук с висячим замком. Мать открыла его вторым ключом. Мы со Спринг стояли рядом с ней. «О Боже мой! — воскликнула она. — Девочки, вы должны мне помочь».

Захлопнув крышку, мать заперла сундук. Скай и Брук так и не увидели, что было внутри. Потом она подогнала машину вплотную к двери бокса. Мы со Спринг помогли ей втащить сундук в багажник и отвезли его домой, в Шедоуз. Мать всю дорогу проплакала. Дома мы помогли ей спустить сундук в подвал.

Она все уговаривала нас быть мужественными и просила никому не говорить о нашей находке, потому что это навсегда погубит нашу репутацию и честь семьи.

— А она знала, что это были за младенцы?

— Она предполагала самое худшее: что отец изменял ей, был извращенцем и детоубийцей и сам навлек на себя смерть. Я так и не призналась ей, что его убили из-за меня.