– Я же ничего такого не хотел… – оправдывался Марк. – А ты убежала сразу. Я как тебя увидел…

– Так и я… – бормотала, смущаясь, красотка.

Приск кашлянул, после чего, помедлив, вступил в сад.

Полагал, парочка смутится и исчезнет. А он усмехнется, глядя им вслед, да пойдет поднимать спящих – готовить караван к отправке.

Ничего подобного. Марк ухватил девчонку за руку и дерзко шагнул Приску навстречу.

– Трибун Гай Осторий Приск, – обратился Марк к патрону и даже стукнул себя по груди кулаком, как если бы уже служил в легионе. – Я хочу жениться.

– Что… что ты сказал… – Во всяком случае Приску показалось, что он сумел задать этот вопрос, а не прохрипел что-то совершено невнятное.

– Мы с Аннией Младшей решили пожениться. И просим твоего позволения, поскольку отец мой далеко, а ее отец мертв.

– Вот именно, мертв… траур… – нашелся Приск. – Ты же знаешь – жениться в период траура противозаконно. А для военного человека – вдвойне[63].

– Поженимся как только кончится траур. А пока разреши нам обручиться.

– Я что… должен пойти к хозяйке и сговорить вас? – понял наконец, к чему клонит Марк.

– Ну да… – радостно закивал сопляк.

Приск вздохнул. Покосился на Аннию… Девочка так и сияла. Все это обман – пережитый страх, унижение, счастливая случайность, спасшая ее от насильников, – вот ей и кажется, что сама Тихе, богиня случайностей, покровительница Антиохии, протянула ей руку и подала знак… А, плевать!

– Хорошо. Сговорю, но свадьба не раньше чем через год.

Анния вдруг подпрыгнула, будто горная козочка, кинулась на шею Приску и чмокнула того в щеку.

Приск так и не понял, что случилось накануне, – предавалась эта парочка любовным утехам или дело кончилось поцелуями, а затем – ссорой.

– Ты же собирался вроде как служить легионером, – напомнил Марку Приск. – А легионерам нельзя жениться.

– Но я же в твоей свите, а значит – очень даже могу.

«Ага, передумал подаваться в легионеры… Надеюсь, и с женитьбой все так же разрешится… А то Афраний точно меня убьет. Завещание – простит, а женитьбу сына и наследника не пойми на ком – точно нет…»

Осень 866 года от основания Рима

Провинция Сирия

Император Траян по-дружески возложил на наместника Сирии задачу не из простых: обеспечить боеспособность расквартированных в Сирии легионов. Наместнику стоило прежде всего воззвать к заповедям предков и восстановить дисциплину, что было делом совсем непростым, пробудить в солдатах доблесть и так далее, и прочая, и прочая.

Адриан первым делом вызвал к себе квесторов и проверил, много ли уворовали из положенного для легионов довольствия. Вышло, что немало. Потом наместник отправился инспектировать лагеря. Первым на пути был Четвертый Флавиев легион. Адриан прошелся по домикам трибунов, оценил шикарные ложа, девиц, что торчали в лагере на положении не поймешь кого, и уж конечно же – не законных жен, а также выяснил, как много берут центурионы за то, чтобы разрешить солдатам шастать по окрестностям и ничего не делать. Потом собрал солдат на плацу, взошел на трибунал и объявил, что веселье кончилось, пора приниматься за работу – до пота. Центурионов самых рьяных, несмотря на центурионские чины, велел выпороть (трибунов пороть не стал – такое давно вышло из моды), кто провинился поменьше – приказал стоять у своего претория в одних туниках без калиг и поясов, держа в руках какую-нибудь дрянь. Расхищенное приказал вернуть (нашлось немало), а из возвращенного выдать солдатам помимо жалованья новые туники и хорошую обувь. Какой-нибудь блюститель нравов тут же бы счел подобные поступки заискиванием перед солдатами и потребовал бы вернуться к истинной римской суровости, но Адриан в армии не был новичком и отличал потакание безделью от необходимой заботы за состоянием быта. Даже вопрос о дезертирстве[64]разбирал он с учетом прежних солдатских заслуг, а от новичков, еще не приученных к лагерной жизни, всегда требовал меньше, нежели от тех, кто отслужил год и более. Разобравшись с начальством и снабжением легиона, принялся за солдат – выбивал из легионеров лень и многодневный хмель, выселял за лагерную ограду девок и торговцев…

Кроме тренировок (новичкам, как и положено, две тренировки в день, ветеранам – одна), велел он подряжать солдат на ремонт дорог, а также на заготовку леса – куда бы ни отправился в предстоящем походе Траян, ему придется строить суда – и лес ему пригодится в любом случае.

Но, разумеется, особое внимание приходилось уделять кавалерии – превратить набранные не так давно отряды буйной молодежи в боеспособные части, прежде чем они окажутся в бою, – задача непростая и трудоемкая.

Укомплектованные кавалерийские части Адриан собирал в лагере близ Антиохии – и не потому, что здесь держать их было особенно удобно, а затем, что сам лично руководил подготовкой соединений.

Так в трудах проходили дни, мелькали месяцы, Антиохия веселилась, Адриан – работал. Но это не смущало его и не тяготило – империю он почитал уже почти что своей…

Пока… пока не получил то послание из Рима, отравившее его душу, будто гадючьим ядом.

* * *

С тех пор – уже два месяца – Адриан был мрачен. Со дня на день он ожидал сообщений из Рима, но их все не было. Удалось ли Элии заглянуть в завещание? Кто на самом деле назначен повелевать после Траяна? Великая дева, большая подруга Элии, присутствовала при записи завещания императора и обещала помочь. Но, как видно, позабыла о данном слове. Или – кто знает – нашлись друзья покрепче и поближе. Дальние расстояния умаляют все – и любовь, и дружбу. Недаром Адриан не желал этого наместничества. Предпочел бы как в Дакии – легатом легиона, чтобы рядом с Траяном всю кампанию. Хотя не так, не так всё – не хотел он этой новой войны вовсе – ни новой крови, ни нового легатства. Хотел обучать и строить, обустраивать огромные пространства, размышлять над законами и рассматривать чудеса света. Траян уже сделал то, к чему был предназначен, и эта война, что близилась неотвратимо, была ненужной и лишней. Но, казалось, никогда прежде так не рвался Траян в бой, как ныне. Ничего не видел и не слышал, только твердил: в поход… Будто мальчишка…

Итак, Адриан не наследник. В первый момент это известие изумило. Адриан тогда только-только вернулся из расположения Четвертого легиона. И тут – будто германской палицей по голове. Той самой, что варвары любят украшать клыками волчьими да медвежьими – так, чтобы зубы эти при ударе проникали в мозг. И вот один клык как раз и проник. «Пшел вон!» – сказал ему император.