Однако за пределами зоны военных действий население продолжало расти. После раздела наполеоновской империи Россия стала самой многолюдной страной Европы. Здесь проживало более 40 миллионов человек. Почти все они (93,5 %) жили в сельской местности. Больших городов по-прежнему насчитывалось мало – всего три: Петербург (к 1825 году около 400 тысяч жителей), Москва (240 тысяч – существенно меньше, чем до 1812 года) и недавно присоединенная Варшава (100 тысяч). Для сравнения – в Париже того времени проживало 700 тысяч человек, а в Лондоне миллион.

Подавляющее большинство подданных империи принадлежали к крестьянскому сословию, которое, однако, было неоднородным. Оно делилось на три части: крепостные крестьяне, государственные и удельные.

Первая категория, самая многочисленная и самая бесправная, состояла из барщинных крестьян, которые работали на помещичьей земле, и оброчных, которые отдавали владельцу часть своих заработков. Помимо этого крепостные, конечно, платили налоги и казне.

Для государственных крестьян в роли помещика выступало само государство, и это тоже был суровый хозяин. За первую половину столетия он увеличил подушную подать втрое. Формально государственные крестьяне считались вольными, но свобода эта была весьма условна. Правда, при Александре их перестали отдавать в частные руки, что часто происходило при Екатерине и Павле, но сотнями тысяч записывали в военные поселенцы, а это было еще хуже крепостной зависимости.

Удельных крестьян, принадлежавших императорской фамилии на правах частной собственности, было сравнительно немного – около полутора миллионов. Они занимали промежуточное положение между помещичьими и государственными крестьянами: не работали на барщине, но платили оброк, приносивший царскому дому около 3 миллионов рублей серебром в год.

Крестьяне за обедом. А.Г. Венецианов

События 1812 года произвели в крестьянской массе – особенно западных губерний – большое движение. Сотни тысяч мужчин попали в ополчение, тысячи оказались в партизанских отрядах. Пресловутая «дубина народной войны», обрушившаяся на захватчиков, сильно нервировала власть – ведь в руки мужиков попало много оружия. Не обратится ли оно против помещиков? Одним из самых первых манифестов после изгнания Наполеона был призыв поскорее сдать ружья и пистолеты. Несмотря на опустевшую казну, крестьянам платили за это хорошие деньги.

Но никаких мятежей не произошло. В народе распространились слухи, что в награду за понесенные жертвы и участие в борьбе государь пожалует всем ополченцам и партизанам волю.

Благодарственный манифест вышел лишь 30 августа 1814 года, когда войска уже вернулись на родину и в случае чего могли бы подавить беспорядки. Царь выражал народу высочайшую признательность, но сулил лишь «мзду от Бога». Касательно крестьянских чаяний о воле в документе говорилось: «…С одной стороны, помещики отечески о них, яко о чадах своих, заботою, а с другой – они, яко усердные домочадцы, исполнением сыновних обязанностей и долга, приведут себя в то счастливое состояние, в каком процветают добронравные и благополучные семейства».

В общем, ни народная война, ни кулуарно обсуждавшиеся проекты положение основной части народа никак не улучшили.

Высшее сословие империи, дворянское, в 1825 году насчитывало примерно полмиллиона человек, то есть чуть больше 1 % населения. Этот класс тоже был неоднороден. Он состоял из дворян «малодушных», то есть имевших менее 20 «душ», дворян среднего достатка и крупных помещиков, владевших более чем тысячью крепостных. К последнему разряду относились 3700 семей, которым принадлежала половина всех рабов. Особую «полублагородную» прослойку составляли личные дворяне – младшие чиновники, получавшие этот статус по службе. «Душами», однако, владеть они не могли.

В XIX веке крепостной способ хозяйствования с его принудительным, а значит малопроизводительным трудом стал невыгоден и для помещиков. Они беднели, влезали в долги. К середине века почти две трети имений окажутся заложенными, а то и перезаложенными. Всё больше и больше дворян предпочитали переводить крестьян с барщины на оброк, что, с одной стороны, повышало мобильность и активность трудящегося населения, но с другой – приводило к сокращению «помещичьего сектора» в сельском хозяйстве.

Потребности зарождающейся индустриальной эпохи требовали притока рабочих рук. Многие оброчные крестьяне устремились на фабрики и заводы, но их число увеличивалось медленно, сильно отставая от европейских темпов. Там промышленный пролетариат рос очень быстро – в Англии он уже составлял большинство населения, а во всей России 1825 года было лишь 200 тысяч рабочих (конечно, за вычетом кустарей).

Причиной такого отставания была не только узость рынка труда, но и традиционный этатизм российской экономики – повышенная роль государственного регулирования. Проявлялась она своеобразно: не в покровительстве отечественному предпринимательству, а в ориентации промышленности на сугубо казенные нужды. К таковым относилось всё, связанное с военным и морским делом, а также создание/поддержание транспортной инфраструктуры. Остальные отрасли были предоставлены сами себе и развивались очень медленно в условиях скудости частных капиталов, слабой внутренней торговли, низкой покупательной способности населения и отсутствия предпринимательских кредитов.

Некоторое оживление произошло только в текстильном производстве. Раньше вся продукция шла на мундиры и в свободную продажу не поступала, но с 1816 года, в связи с ожидаемым прекращением войн, фабриканты получили право выходить на рынок. Ткацкая промышленность, в особенности хлопчатобумажная (хлопок поступал из Средней Азии), быстро пошла в гору. И все же в 1820-е годы во всей империи существовало лишь около пяти тысяч промышленных предприятий, в основном небольших.

Поскольку массовый приток рабочих в индустриальные центры еще не начался, структура городского населения оставалась прежней. Недавно появившееся сословие «почетных граждан», освобожденное от телесных наказаний (главная привилегия в тогдашней России), включало в себя представителей недворянской интеллигенции и крупных коммерсантов. До «среднего класса» и по численности, и по значению эта категория российских жителей никак не дотягивала. Кроме того, в городах обитали мещане, цеховые мастера, всякого рода рабочий люд и купечество.

Купцов для такой большой страны было на удивление немного, а при Александре их количество еще и сократилось, ибо государство подняло имущественный порог, позволявший причислиться к торгово-промышленному сословию. Теперь гильдейским купцом мог считаться лишь тот, кто обладал капиталом хотя бы в 8 тысяч рублей. Таких набралось всего полпроцента податного населения.

Предпринимателей в александровской России было мало, а те, что имелись, в основной своей массе большими денежными средствами не располагали.