Внутри никакого единства не было. Недовольные помалкивали или перешептывались, потому что поднимать голос было опасно, но к концу николаевского царствования пресловутое ощущение, что «так жить нельзя», пронизывало общество снизу доверху. Сам наследник престола великий князь Александр Николаевич, не осмеливавшийся перечить властному родителю, очень хорошо понимал, что жесткий «государственнический» курс для страны вреден и опасен. Да и трудно было этого не понимать на фоне военных поражений и экономического коллапса.

В оппозиции к власти оказалась и значительная часть дворянства. После александровских вольностей при Николае оно чувствовало себя ущемленным. Единственным оправданием для диктатуры могут быть громкие победы. Когда же они сменяются поражениями, все перестают понимать, из-за чего они живут хуже, чем могли бы. Для военной империи, которой являлась Россия, после Крымской войны вопрос встал еще жестче. Если Россия хотела сохраниться на карте, ей нужно было поменять всё: сословную систему, экономику, вооруженные силы, законы, управление.

За долгие годы жесткого «государственнического» управления элита успела забыть, что в свое время разочаровалась в либерализме. Ранние александровские времена теперь вспоминались, как золотой век.

России предстоял новый зигзаг в метании между Сциллой и Харибдой: от тотального «завинчивания гаек», доведшего страну до убожества, к их стремительному «развинчиванию», чреватому революционным хаосом, – и потом обратно.

Следующий том будет называться «Реформы и контрреформы».