– Я не безумна.

Голос Фионы слегка дрогнул, будто она и сама думала об этом. Но за этим последовал ленивый зевок.

– Доедай свой суп и ложись в постель. Тебе надо отдохнуть.

– Я не собираюсь ничего требовать, – заметила Фиона, отодвигая свою почти пустую миску.

– Знаю, – согласилась Элис, подошла к сестре и осторожно потянула ее со стула. – А сейчас тебе надо поспать, чтобы плечо побыстрее зажило. К тому же отдых прояснит твои мысли.

– Я сказала Тарру, что ненавижу его.

Элис почувствовала, что голос сестры дрожит, а это означало, что слезы совсем близко, а ведь Фиона не пролила ни одной слезинки со дня смерти матери. Она не плакала даже в день ее похорон.

– От сильной боли ты перестала ясно мыслить.

– Я увидела боль в его глазах.

– Должно быть, это было отражение твоей боли, – предположила Элис, надеясь смягчить для сестры чувство вины и помогая ей лечь в постель.

– Нет, это была совсем иная боль. Я словно почувствовала ее до самой глубины сердца и чувствую до сих пор.

– И что же это такое?

Фиона силилась сдержать слезы, уже застилавшие ее глаза. Но они все-таки медленно покатились по щекам.

– Надежда.

Элис оставалась возле сестры, пока та плачем не убаюкала себя и не уснула. Конечно, сыграл свою роль и целебный успокоительный отвар, который Элис добавила ей в суп. Но Фиона нуждалась в отдыхе, в хорошем и спокойном ночном сне, а, зная характер сестры, Элис ничуть не сомневалась в том, что без лечебного отвара сон ее будет неровным и беспокойным.

К тому же ей надо было улучить момент, чтобы поговорить с Тарром.

Подоткнув одеяло вокруг спящей Фионы, Элис потушила свечи и неслышно выскользнула из комнаты. .

Тарр с тревогой посмотрел на Элис, едва она появилась в зале, и тут же поднялся с места.

– Как Фиона?

– Крепко спит и будет спать всю ночь. Напряжение последних часов немного отпустило его. Рейнор встал и выдвинул для Элис стул.

– Мне бы хотелось поговорить с Тарром с глазу на глаз. Рейнор любезно предложил:

– Мой кабинет лучше подойдет вам для приватного разговора.

Элис поблагодарила его, и они с Тарром проследовали в кабинет Рейнора. Это была маленькая комнатка с камином, в котором горел яркий огонь, распространявший приятное тепло. Узкий деревянный стол выглядел так, будто его использовали в качестве конторки, а несколько стульев занимали большую часть остального пространства. Зажженные свечи давали мягкий свет.

Тарр пододвинул два деревянных стула к камину и подождал, пока Элис сядет.

Элис собиралась откровенно поговорить с Тарром, но он опередил ее и заговорил первым:

– Фиона меня ненавидит.

Голос его звучал обреченно и подавленно, будто он потерял лучшего друга. Элис в очередной раз напомнила себе, что ни в коем случае не следует влюбляться. Это приносило слишком много забот и сердечной боли.

– Фиона не питает к тебе ненависти, – заверила она его.

Тарр повернулся к камину и уставился на пламя, будто слова Элис ничуть не успокоили его.

Она изучала его профиль. У него были красивые черты лица, и Элис оценила то, как тщательно он ухаживает за своими каштановыми волосами – такими чистыми и блестящими они выглядели.

Если бы даже Элис и сомневалась прежде в его искренней любви к Фионе, то сейчас изменила бы мнение. Она чувствовала беспокойство Тарра за ее сестру, видела его тревогу. Этот человек был не просто неравнодушен к Фионе. Он любил ее.

– С моей сестрой не так-то просто поладить.

– Легче сражаться с врагом. Элис рассмеялась:

– Я рада, что ты сохранил чувство юмора. Оно тебе еще понадобится.

Тарр выпустил подлокотники стула, в которые так отчаянно вцепился, когда сел, откинул назад голову и покачал ею.

– Я считал свой план простым. Найти подходящую мне женщину и жениться на ней. Я полагал, что могу многое предложить ей – могущественный клан и поддержку человека, который будет заботиться о ней и уважать ее. – Он снова покачал головой. – Но я встретил твою сестру.

Элис протянула руку и дружески похлопала его по плечу:

– И случилось то, чего ты не ожидал.

Тарр посмотрел на нее. В глазах его было смущение.

– Ты влюбился в Фиону.

Тарр подался вперед и уронил голову на руки. Провел пятерней по волосам, вскинул голову и откинулся на спинку стула.

– Понятия не имею, как и когда это произошло. И все еще спрашиваю себя: любовь ли это или только желание? – Он помолчал, и его темные глаза недоуменно округлились. – Но когдас ней случилось несчастье... – В его глазах отразилась печаль. – Никогда мне не было так страшно, как в тот момент, когда я увидел ее падающей с лошади на мои руки, и никогда я не молился так отчаянно, пока мчался назад в замок.

– Это похоже на любовь.

– Правда? – взволнованно спросил Тарр.

Элис понимала, что он ждет от нее подтверждения своей догадки, но ей ли было знать что-то о любви?

– А что тебе говорит сердце?

– Мне больше говорит мой желудок, чем сердце. Она улыбнулась.

– Я не могу есть, когда из-за Фионы все во мне напряжено. Ты же целительница, – сказал Тарр, будто только что осознал это. – Ты можешь вылечить меня от болезни желудка?

– Я могу только дать тебе совет.

Казалось, Тарр был разочарован. Он пожал плечами:

– Ну чт, о ж, если это поможет.

– Фиона заботилась о нас обеих с момента смерти нашего отца. Потом занемогла наша мать и до самой своей смерти оставалась прикованной к постели. Я ухаживала за ней, а Фиона занималась хозяйством, заботилась о полях, добывала торф и дрова для очага и защищала нас.

– Как же она могла это делать? Ведь ей было не больше одиннадцати!

– Только благодаря фантастическому упорству и острому языку, – сказала Элис и улыбнулась, хотя ее улыбка была невеселой. – К тому же в ней была цепкость, позволявшая выжить. – На мгновение Элис умолкла, вспоминая те горестные дни. – Когда умерла мама, я много плакала, Фиона же плакала после ее смерти всего раз. Она поцеловала нашу мать, приготовила все для ее похорон, потом выкопала для нее могилу. Она копала всю ночь, хотела сделать ее такой же глубокой, как могила отца, чтобы ни человек, ни животное не смогли потревожить маму. Я хотела помочь, но она настояла на том, чтобы я сидела возле тела матери. Когда все наконец было сделано, Фиона показала мне свои руки. Они были стерты до крови. Прошли недели, прежде чем мы сумели их вылечить.