– Вот мы и представим суду доказательства, как они борются за права женщин в голом виде… – Сидорин грубо ощерился и показал руками воображаемые очертания чего-то постыдного.

– По теперешним законам нельзя ущемлять права сексуальных меньшинств, если только нет садизма, насилия и вовлечения в секс несовершеннолетних. А это установить почти невозможно, – спокойно заговорил Маслаченко. – Но у нас есть одно основание: транспортировка и оборот наркотиков.

– Вот! – торжественно поднял указательный палец майор Полимеев. – Единственное основание. А этим занимается Комитет по борьбе с незаконным оборотом наркотиков. Это их прямая работа. Если нет убийств, мы здесь ни при чем.

– Тогда договариваемся с комитетскими. Позвоните подполковнику Харитонову, Владимир Степанович. Вы же его хорошо знаете. Мы операцию разработаем и сами примем участие. А им вся слава, – быстро говорил Сидорин. – Андрей, когда Галя снова поедет в «Лилию»?

– Послезавтра. – Маслаченко достал записную книжку. – Завтра Галя играет на аргентинских танцах и, как ей приказано, оставляет аккордеон на ночь. В аккордеон загружают граммов триста героина и кокаина…

– Ну да! – обрадовался Сидорин. – В комитетской лаборатории лично вычислил майор Голомбаго-Тисман.

– Когда? – усомнился Полимеев. – А помню, конечно. Вы с Рытьковым возили туда аккордеон Слепаковой.

– Послезавтра Галя приходит к пяти часам в Салон. Охранник Пигачёв вручает ей затоваренный аккордеон, который она должна отвезти в «Лилию», – продолжил Маслаченко.

– Тут мы с комитетскими врываемся, берем охранника и прочих с поличным… – подхватил Сидорин, возбужденно раздувая ноздри.

– А Галя? – задумался на секунду Полимеев. – А Галю тоже берем на глазах у всех. Для видимости… На всякий случай…

– Отлично, товарищ майор, – Маслаченко записал что-то у себя в книжке. – Задержанных хорошо бы увезти на разных машинах. Охранника в камеру под строгий надзор. Может быть, будет их руководительница… тогда ее тоже…

– Да она заявит, что ничего не знала, – опять засомневался Полимеев, качая головой. – Нет, ее нельзя.

– Тогда заведующая… или… как ее… художественная директриса и руководительница тут же даст знать в «Лилию». Да пусть посидит одни сутки, Владимир Степанович. Потом извинимся. Скажем: случилось недоразумение…

– А меня на ковер к генералу? – озлился Полимеев.

– Да отвечать-то будут комитетские, я с ними это улажу, – поддержал Маслаченко преисполненный сыскной агрессией, неукротимый Сидорин, вцепившись в край стола жилистыми ручищами так, что побелели костяшки. – Вы звоните Харитонову в комитет и договаривайтесь о встрече. Самое главное – заварить кашу. Кто-то говорил… по-моему, Наполеон… Надо, мол, ввязаться в драку, а дальше сражение подскажет.

– Нам такое не годится, – убежденно возразил Полимеев. – Мы должны заранее разобрать каждую деталь, все предусмотреть, раскопать, проверить. Мы не армия, мы разведка. Причем, тайная разведка. И не среди официальных врагов, а среди своих граждан.

– Еще придумать бы как дверь в «Салоне аргентинских танцев» открыть. Галя позвонит, ее впустят в подъезд. Дверь закроют. Через пять минут по плану врываемся мы с комитетскими. А как это сделать? Кто нам откроет? Проблема, – Маслаченко пригорюнился, сидел притихший, не зная, как организовать вторжение.

– Есть у меня один гений по вскрытию дверей. Сейчас попробую ему позвонить, – майор перебрал у себя в выдвижном ящике стола кипу разноразмерных листков и картонок, пока нашел нужную карточку. – Вот он, драгоценный Андриянчиков Апполинарий Кузьмич. Я его в свое время дважды сажал за проникновение в конторы и вскрытие сейфов. Последний раз, выйдя из зоны, он завязал, как ни странно. Работает во вспомогательной фирме при МЧС. Его бы не приняли как судимого, но вынуждены были. Дарование, скажу я вам, редкостное. Уникальное.

Полимеев позвонил, удачно застал «дарование» и объяснил суть дела.

– Мы тебе, ей-богу, премию выбьем. И вообще я лично тебе помогу, как смогу, если у тебя какие-то проблемы возникнут. Соглашайся, Апполинарий Кузьмич. Ведь такого знатока по замкам, как ты, нигде в мире не найдешь… Что? Пусть не в мире, в России. Ну, точно в Москве и Московской области. Не подведешь? Спасибо, Кузьмич. Предварительно посмотришь? Запиши адрес. Созваниваемся, – Полимеев, отдуваясь, как после пробежки, положил трубку. – Договорились. Он знает, что со мной ему лучше не ссориться. Думаю, всё будет в порядке. Теперь звоню в Комитет Алексею Иванычу Харитонову. Если выйдет, то…

– Боже, поможи! – на украинской мове, шутливо, но не без мольбы в голосе, воскликнул Маслаченко.

* * *

Дмитрий Ряузов долго совещался со школьным товарищем, человеком редких качеств – преданного и твердого при исполнении любых обещаний. Звали товарища Сергей Ардаматский. Он был несколько мелковат, по сравнению с рослым Дмитрием, чернявый, подвижный, ловкий. Окончил после школы радиотехнический техникум, армию отслужил интеллигентно: по специальности. Готовился теперь в институт. А пока работал в автосервисе, куда устроил и Дмитрия.

После упомянутого совещания друзья пришли к единому мнению по поводу некоторых обстоятельств. Нам неизвестно какие обстоятельства обсуждали молодые люди. Впрочем, Дмитрий раза два звонил в милицейское управление капитану Маслаченко и тоже говорил с ним на разные темы. Некоторые разговоры по телефону относились к трагической смерти Всеволода Васильевича Слепакова. Дмитрий Ряузов уточнял место происходившей трагедии и спрашивал о событиях, предшествовавших гибели отца.

Капитан подробно рассказал обо всём, что знал, и прибавил к рассказанному свои сожаления в смысле невозможности доказать преступные действия консьержки Антонины Кульковой и жильца с одиннадцатого этажа Хлупина, роковым образом повлиявших на судьбу супругов Слепаковых. Маслаченко упомянул и о том, что медсестра, преднамеренно умертвившая с помощью укола жену Слепакова Зинаиду Гавриловну, застрелена при задержании капитаном Сидориным. Маслаченко не постеснялся изъявить в связи с этим удовлетворение. Он подчеркнул справедливость наказания для лиц, совершивших тяжкие преступления или создавших предпосылки для гибели невинных людей.

Дмитрий Ряузов охотно согласился с оперуполномоченным.

Тем временем консьержка Кулькова полностью восстановила поврежденное здоровье и снова занимала место в комнатке с застекленным квадратом для обозрения. Иногда она находилась на улице, при входной двери, следила, чтобы несовершеннолетние хулиганы не ломали домофон. При этом консьержка по-прежнему пестовала черного желтоглазого кота, норовившего от нее сбежать, или беседовала с пожилыми обитательницами подъезда. Бывало, что смотрела в конурке телевизор.

– Кто живет нынче в квартире Слепаковых, будь земля им пухом? – спрашивала Кулькову старушка с клюкой и неразлучным псом, пекинесом Прошкой, который во время беседы поднимал курносую морду и внимательно слушал их пересуды. Правда, в его узковатых, довольно-таки китайских глазках светилась мечта укусить наглого консьержкиного кота. Но он сдерживал себя во избежание наказаний со стороны хозяйки. А, кроме того, опасался кошачьих когтей.