Ира. Занято, надо же! (Набирает еще и еще.) Занято. Павлик, что ли, трубку неправильно положил!

Молодой человек. Понимаете (улыбаясь), жена мне денег совсем не дает. Как ни смешно, ко мне часто обращаются с такими просьбами на улице.

Ира (набирает номер. Лихорадочно). Значит, вы хороший человек. Занято! Павлик не положил трубку. Что же делать? (Выходит из будки.)

Молодой человек. Мне срочно. (Улыбаясь.) Извините, нужно за молоком…

Ира (лихорадочно улыбаясь). Ну, пойдемте к вашей жене!

Молодой человек. Извините, мне надо за молоком срочно… Я очередь занял… А то оба ребенка заболели.

Ира. Хорошо, в очередь. А потом к вашей жене.

Молодой человек. Только, извините, дома у нас хаос. Жена всю ночь не спала, так что вы не пугайтесь. Дети заболели… Вы ее не пугайтесь, дети.

Ира. Господи, да у меня у самой мальчик… (Запинается. Она вообще старается держаться бодро и производить веселое впечатление.) Сколько человек может голодать, если у него есть вода? Суток пять?

Уходят.

Голос ребенка. А когда я спал, ко мне луна прилетала на крыльях. У нее глазки черненькие, я ее не боялся. Потом синее тело и большой крючок розовый, на самом конце розовый и весь блестел. Она такая красивая была, вся развевалась. Она мне ничего не сказала. Я все ей рассказал про мою беду. И она мне сказала: «Я в Москве не летаю». Она в Москве вообще не летает – сказала она. Она раньше, говорит, летала в Москве. Она такая летущая, и она однажды прилетела к нам. А про себя я тоже рассказал, что я иногда разговариваю ночью. Все равно ты мой дружок, не поделаешь ничего, своим крючком сказала луна. Она сказала, что разговорчивых людей я беру к себе домой и гуляю с ними. (Слово «людей» голос ребенка произносит с ударением на первом слоге.) У нее, она сказала, еще есть обед. Мясо она купила.

Этот монолог может идти с помехами, как бы прорываться сквозь эфир. Вперемежку с ним должна идти следующая звуковая сцена.

Голос диктора. Вылет самолета рейс Симферополь – Москва откладывается.

Голос дежурного. Я же сказал, билетов нет…

Голос Иры. Но он без хлеба!

Дежурный. Что же это вы оставили его… Нехорошо. Ничем не могу помочь. Я же не печатаю тут билетов. Хлеба могу дать. Следующий.

Женский голос с акцентом. Мы на похороны, на похороны. Девушка, отойдите от стола. Вам сказано. У нас телеграмма заверенная, на похороны.

Голос Иры. Но я могу не успеть!

Дежурный. Но ведь я не высажу пассажиров, чтобы только вы полетели… Следующий. Давайте.

Женский голос с акцентом. Девушка, встаньте, грязный пол! Встаньте тут, девушка!

Мужской голос с акцентом. Они везде пролезут, понимаешь.

Дежурный. Освободите кабинет. Заходить по одному. Девушка, не ползайте за мной на коленях! Вам сказано, девушка! При чем здесь фотография… Не знаю я никаких фотографий. У меня у самого есть сына фотокарточка, что же, предъявлять? Ну? Москва-то все равно не принимает.

Веранда дачи. Татьяна, Светлана и Фёдоровна белым днем пьют чай. Гора немытой посуды.

Светлана. Она говорила: я никому не нужна, никому не нужна. А она нам нужна. Все время думаю о ней: хоть бы не приезжала!

Фёдоровна. Пусть приезжает, но чтобы теплая установилась погода. И вы тогда перейдете на старое место.

Светлана. Нам и без нее хорошо при любой погоде. Все время о ней думаю.

Татьяна. Если она вернется, нам придется отсюда вылетать.

Светлана. Еще чего! Мы заняли, и все!

Фёдоровна. А я ее к себе пущу. Но у меня эта дача сдается теперь за триста двадцать рублей сезон!

Светлана. Так мы в свой туалет будем ходить, оно нам надо!

Фёдоровна. Это в вашей власти. Но я предупредила!

Татьяна. Так это же с будующего года! (Хихикает. Слово «будующего» Татьяна произносит с ударением на «ю».)

Фёдоровна. Это для нее с будующего, поскольку туалет ее. А это же не вами поставленный туалет.

Татьяна. Надо же какие пироги. За ее красоту нам надбавка.

Светлана. По сто шестьдесят… Ничего себе…

Татьяна. Нас фактически двое, вас трое.

Светлана. Живите трое.

Татьяна. Нам здесь не развернуться. (Хихикает.)

Светлана. Это ваше дело.

Татьяна. Нас двое, вас трое. Три да два… Триста двадцать на пять… (Задумывается.) Шестью пять тридцать… Два на уме… Четырежды пять двадцать.

Фёдоровна. С вас сто двадцать восемь, с них сто девяносто два рублика. И электричество.

Светлана. Максима здесь почти не бывает!

Татьяна. А меня бывает? Я только ночь ночую. («Ночую» она произносит с ударением на «ю».)

Светлана. А меня ночами не бывает.

Татьяна. Уехать бы куда подальше в дом отдых, а то эти магазины, электричка, кастрюли жирные… Совсем запрягла меня.

Светлана. А ты меня? Кто с Антоном сидит?

Татьяна. Не ты с Антоном сидишь, а Максим с ним сидит и его колотит.

Светлана. А Максиму нельзя быть хлюпиком! Я не допущу, чтобы он был как эти. (Кивает в сторону комнаты, где сидит Леокадия.) Я не допущу, чтобы он рано умер, как его отец! Я с ним гимнастикой занимаюсь! А твой Антон не желает, и пусть.

Входит Ира за руку с Павликом. На руках у Павлика котенок.

Ира. Ой, все здесь!

Немая сцена.

Мы нашли вашего котенка, Фёдоровна! (Берет у Павлика котенка.)

Входят Максим и Антон, как зачарованные смотрят на котенка, гладят его. Павлик тоже гладит. Он в косынке, на косынке шерстяная шапочка; на нем клетчатая рубашка, колготки с пузырями на коленях, короткие штанишки на лямках: спецодежда детсадика. Максим в майке и в трусах. Майка красивая, с рисунком. Антон тоже в майке и трусах, но майка у него попроще.

Господи, мы идем, а он на углу сидит, прямо на улице, а на него собака наскочила! Он сгорбился весь вот так. (Показывает.) А не уходит.

Ира держит в одной руке котенка, в другой руке сумку. Павлик крепко держится за сумку.

Павлик собаку прогнал, мы стали котенка ловить, он в лопухи под забор. Мы стали шарить там, а он, оказывается, ушел за штакетник! Я поднялась, смотрю, он уже за забором у дома молоко лакает из блюдца, а женщина его гладит. Симпатичная такая. (Смеется.)