кулаком. Вадим закашлялся и потянулся к автомату. Боксёр сделал ещё пару шагов и оглянулся.

– Ты чё удумал, а? – Он подошёл и отпихнул оружие ногой. – Да я тебя сам сейчас… – Он взялся за свой автомат. – Я таких, как ты…

Вадим резко поднялся с пола ему навстречу. Одной рукой схватился за направленный на него ствол, а пальцами другой руки до мяса разодрал Боксёру шею и грудь. Автоматная очередь ушла в сторону, выбивая из стены осколки; одна пуля рикошетом попала в светильник на потолке, он заискрил и начал мерцать. Боксёр увидел перед собой искажённое безносое лицо. Вадим хрипло рявкнул, пальцами поддел Боксёра под рёбра, пронзая кожу, а другой рукой потянул за голову к себе, зубами вцепился ему в шею и вырвал кусок мяса. Брызнула кровь. Пули с треском царапнули пол. Боксёр конвульсивно вздрогнул и обмяк.

Вадим отпустил тело, и оно безвольным мешком повалилось на пол. Выплюнул мясо. В подрагивающем свете взглянул на свою окровавленную руку: по всей кисти напряжённо выступили чёрные вены, на некоторых пальцах сорваны ногти, а на их месте торчат заострённые костные образования.

Сознание на мгновенье выключилось и появилось снова. Вадим едва удержался на ногах. Постоял, пытаясь понять, что с ним происходит. Медленно посмотрел по сторонам. Опустил взгляд на пол. Шагнув, наклонился и поднял свой автомат. Выпрямляясь, покачнулся снова.

Посмотрев на лежащее тело, хрипло выдохнул, отвернулся и через раскрытые двери ушёл в темноту коридора.

61

– Зачем они стреляли? – тихо спросил Кашин.

– Кто же их знает? – Берестнев поправил на плече ремень автомата. – Главное, что они далеко и нам теперь известно, в каком направлении идти не следует.

– Очень глупо с их стороны, – проговорила Наташа.

– Да. Но это не повод расслабляться. Двигаемся.

Вслед за Берестневым они зашли в тёмное помещение. Совсем тёмное.

Наташа сделала несколько шагов и остановилась, не решаясь идти вслепую.

Пахнет чем-то горьковатым. Смолой?

Берестнев чиркнул спичкой, и яркий язычок пламени немного рассеял темноту. Наташа попыталась хоть что-то разглядеть впереди, но ничего не вышло – свет слишком слабый. Берестнев медленно повёл огоньком вправо, и во мраке проявилась старая кирпичная стена в трещинах. Он переместил спичку в другую сторону, и показался край какого-то механизма с зубчатыми шестерёнками в чёрной смазке.

– Зачем нам сюда? – проворчал за спиной Кашин. – Я не помню этого места.

Спичка погасла, и стало опять темно.

– Помещение большое, думаю, здесь должна быть ещё одна дверь, – сказал Берестнев. – Потихоньку идите прямо.

– Так не видно же ничего! – Кашин хмыкнул.

– Прямо, – повторил Берестнев. – И, желательно, молча.

Наташа вытянула руки и сделала несколько осторожных шагов.

Ничего не видно. Если закрыть глаза, то никакой разницы.

Ещё шаг.

Темнота на ощупь кажется тёплой и густой, как вода.

Она потрогала ногой пол впереди себя, опасаясь наступить на какой-нибудь мусор, и прошла ещё пару шагов.

Ладони по-прежнему ощущают пустоту.

Сколько ещё идти?

Берестнев зажёг вторую спичку и поднял её повыше. Впереди стена, а в ней виден прямоугольный проём – выход в коридор или в следующую комнату. Берестнев шагнул в том направлении, и спичка погасла.

– Идите на голос, – сказал он. – Здесь немного осталось.

Наташа послушно двинулась дальше.

Слышен шум дождя.

Шуршит, точно на крышу насыпают гречку.

Или пшено.

Или…

Слева из темноты донёсся какой-то шорох. И короткий хруст, как если бы кто-то наступил на осколки битого стекла.

– Там кто-то есть, – прошептал Кашин.

Наташа замерла, вслушиваясь. Судя по тишине, Берестнев тоже остановился.

Хруст.

Шорох.

Ещё хруст.

Посыпалось что-то вроде песка. И опять тишина.

Подождали минуту.

– Никого там нет, – сказал Берестнев. – Это, наверное, штукатурка осыпается.

– Штукатурка? – с недоверием переспросил Кашин.

– Скорее всего. – Берестнев зажёг ещё одну спичку, и в темноте появилось его лицо. – Тебе надо успокоиться, Петя. Иначе, если мы где-нибудь упрёмся в большое зеркало, у тебя будет разрыв сердца.

– У меня наверняка… – Наташа поёжилась.

Берестнев развернулся, и огонёк спички высветил проход в стене.

– Вперёд, за мной, – сказал он и шагнул туда.

62

Затуманенное сознание прояснилось, и Ерёма понял, что стоит на ногах. Перед глазами из пятен света возникла окружающая обстановка. Некое помещение. Через зарешеченное окно с улицы светит фонарь, отображая на потолке и стенах безобразные кривые тени. С правой стороны – грязно-серая кафельная плитка и стеклянный шкаф. Впереди – распахнутые двери, за которыми просматривается такая же мрачная комната.

В голове мутно, и какое-то странное ощущение. Что-то необъяснимое заставляет его идти туда, вперёд. Настойчиво повелевает.

Или это ему только кажется?

В правой руке нечто ощутимо тяжёлое. Он опустил взгляд: чёрное, металлическое. Ребристое и гладкое…

Он вновь посмотрел на раскрытые двери. Покачнулся и пошёл в том направлении.

За его спиной вместе с тенями двинулись ещё несколько человеческих фигур, точно так же тяжело переступая и покачиваясь.

63

Наташа посмотрела по сторонам: тусклая лампочка еле-еле освещает облупленные серые стены.

По крайней мере, здесь можно хоть что-то разглядеть.

Она двинулась дальше, стараясь не упускать из виду светлую рубашку Берестнева. Он идёт медленно и осторожно, почти неслышно.

На улице раскатисто прогремел гром.

Совсем не страшно и уже привычно.

Коридор стал шире. Здесь лампочки нет, но стена слева сделана из стеклоблоков, поэтому немного света из соседнего помещения сюда всё-таки попадает, отчего на полу видны причудливые разводы.

– Куда мы идём – не понятно… – проворчал Кашин.

Берестнев остановился в свете стеклянной стены и обернулся:

– Всё нормально?

– Да. – Наташа кивнула.

– Непонятно куда идём, говорю, – повторил Кашин. – Мы так совсем заблудимся.

– У тебя есть какое-то предложение? – довольно грубо спросил Берестнев.

– Никакого предложения. Просто если…

Откуда-то издалека донёсся хриплый вздох. Берестнев предупредительно поднял руку.

Наташа застыла, вслушиваясь.

На улице неторопливо шелестит дождь. Посвистывает ветер в трубах вентиляции.

Она посмотрела вверх: через маленькие оконца с улицы проникает свет и на потолке шевелятся тени от веток.