— Если погромы не прекратятся, я не смогу больше отстаивать перед советом свое решение о постройке. Слишком многие против. Даже Пробст полагает, что мы не можем позволить себе строительство. Нам придется продать участок.

— Кому?

Снова молчание.

— Кому, святой отец?

— Я пока еще никому об этом не сообщал, но все равно могу предположить, что скоро ко мне домой явится Якоб Шреефогль…

Симон встал в тесной исповедальне и собрался выйти:

— Я очень вам благодарен, святой отец.

— Симон?

— Да, святой отец?

— Исповедь.

Симон со вздохом опустился обратно и стал слушать монотонный голос священника.

— Прощение, разрешение и отпущение наших грехов да подаст нам всемогущий и милосердный Господь…

День обещал быть долгим.

Когда Симон покинул наконец исповедальню, Конрад Вебер ненадолго задумался. Казалось, он что-то забыл. Нечто такое, что вертелось на языке и о чем он больше ни в коем случае не желал вспоминать. После коротких раздумий он снова вернулся к своим молитвам. Быть может, как-нибудь еще вспомнится…

Симон со вздохом вышел из темной церкви. Солнце уже поднялось над крышами. Якоб Куизль сидел на скамейке возле кладбища и покуривал трубку. Прикрыв глаза, он наслаждался теплыми весенними лучами и превосходным табаком, который нашел на стройке. С тех пор как он покинул прохладу церкви, прошло уже немало времени. Заслышав шаги Симона, палач открыл глаза.

— Ну что?

Симон сел рядом с ним на скамейку.

— Полагаю, у нас есть зацепка, — сказал он и поведал ему о разговоре со священником.

Палач задумчиво пожевал трубку.

— Эти байки о ведьмах и колдунах отметаем сразу. А вот над тем, что старик Шреефогль практически лишил сына наследства, стоит и поразмыслить. Ты, значит, думаешь, что Шреефогль-младший саботирует стройку, чтобы вернуть назад свою землю?

Симон кивнул.

— Не исключено. Он все-таки хотел построить там второй цех, он сам рассказывал мне. И, кроме того, он тщеславен.

Внезапно его осенило.

— Служанка в трактире Земера, Резль, рассказывала про солдат, которые с кем-то встречались в комнате, — воскликнул он. — Она говорила, что один из них хромал. Это, видимо, тот самый дьявол, которого мы видели сегодня. Может, это Якоб Шреефогль встречался с дьяволом и солдатами на втором этаже в трактире?

— И как это все вяжется с пожаром на складе, отметинами и мертвыми детьми? — спросил Куизль и снова затянулся.

— Может, и никак. Может, склад и дети, действительно, на совести аугсбургцев. А Шреефогль просто воспользовался суматохой, чтобы незаметно разгромить стройку.

— Когда дочь его похищена? — Палач покачал головой и встал. — Бред это все! Слишком много совпадений за один раз, так я думаю. Все это как-то связано: пожар, дети, знаки, разрушенная больница. Просто мы пока не знаем, как…

Симон потер виски. От ладана и латинских речей священника начала болеть голова.

— Не знаю, что и придумать, — сказал он. — И времени не остается. Сколько Штехлин еще пробудет без сознания?

Палач взглянул на колокольню. Солнце замерло прямо над ее крышей.

— В лучшем случае два дня. А там скоро и граф Зандицелль приедет, управляющий. Если мы к этому времени не найдем виновного, то с этим делом затягивать не станут, и тогда знахарке несдобровать. Они хотят как можно скорее избавиться от графа и его свиты, им не нужны расходы.

Симон поднялся со скамейки.

— Я тогда пойду к Якобу Шреефоглю, — сказал он. — Это единственная наша зацепка. Я уверен, что не все так просто с этим участком.

— Давай, — пробурчал Куизль. — А я пока еще немножко покурю этот дьявольский табачок. Это лучшее, что может помочь мне поразмыслить.

Палач снова закрыл глаза и стал наслаждаться ароматом Нового Света.

Судебный секретарь Иоганн Лехнер шел из своего кабинета к городскому амбару. Он вышел на площадь и досадливо поморщился. Всюду шептались женщины и ворчали ремесленники. Когда он приблизился, они начали подталкивать друг друга и пихать локтями.

— Возвращайтесь к работе! — закричал он. — Все в порядке, и скоро все встанет на свои места. А теперь продолжайте работать, люди! Иначе я вынужден буду кого-нибудь арестовать!

Ремесленники разошлись по своим мастерским, торговки продолжили перекладывать товары. Лехнер, однако, знал, что они снова примутся болтать, стоит ему только отвернуться. Он решил отправить на площадь несколько стражников, чтобы не допустить волнений. Самое время было поставить точку в этой ужасной истории. И именно сейчас эта проклятая знахарка не могла говорить! Советники не давали ему покоя и желали видеть результаты. Что ж, быть может, кое-какие из них он им скоро предоставит. У него на руках имелся еще один козырь.

Секретарь взбежал по лестнице на второй этаж амбара, где находилась комнатка с зарешеченной дверью. В ней запирали видных горожан, которых не решались сажать в башню или тюремную камеру. Перед дверью караулил стражник. Лехнер кивнул ему, затем открыл тяжелый замок и отодвинул засов.

Внутри за маленьким столом томился без дела аугсбургский бригадир Мартин Хойбер и смотрел через маленькое окошко на площадь. Услышав, как вошел секретарь, он повернулся к нему и ухмыльнулся.

— О, судебный секретарь! Решили, наконец, смилостивиться? Отпустите меня, и больше мы об этом происшествии ни словом не обмолвимся.

Он встал и направился к двери, однако Лехнер захлопнул ее на замок.

— Думаю, вышло недоразумение. Мартин Хойбер, тебя подозревают в том, что ты со своими людьми поджег склад.

У Хойбера побагровело лицо. Он ударил по столу тяжелой ладонью.

— Вы сами знаете, что это неправда!

— Нет смысла отпираться, несколько шонгауских плотогонов видели тебя и твоих людей.

Иоганн Лехнер лгал, не моргнув и глазом. Он напряженно ждал, как отреагирует Мартин.

Тот глубоко вздохнул, потом сел обратно за стол, скрестил руки на могучей груди и замолчал.

Лехнер не унимался:

— А иначе что же вы там забыли вечером? Груз вы доставили еще в полдень. Когда склад загорелся, вы тут же оказались на месте; значит, прямо перед этим вы околачивались где-то поблизости.

Бригадир продолжал молчать. Лехнер вернулся к двери и взялся за ручку.

— Ну ладно. Поглядим, как ты под пытками помолчишь, — сказал он, открывая дверь. — Я сегодня же отправлю тебя в тюрьму, с палачом ты уже познакомился на пристанях… Он с радостью разломает тебе несколько костей.

Лехнер видел по лицу Мартина, что тот напряженно думает. Вот Хойбер прикусил губу — и наконец выпалил: