Осторожно, чтобы не разбудить его, я подхожу к кровати и опускаюсь на стул рядом с ним.

Он ощущает чужое присутствие и медленно поворачивает голову. Его веки дрожат и приподнимаются.

Мое сердце бьется сильнее. Я наклоняюсь вперед.

— Люк? — тихо говорю я. — Это я, Рэйчел. Рэйчел из Твин-Фоллс.

Он тупо смотрит на меня, а потом постепенно узнает, кто я такая.

— Рэйчел, — тихий, хриплый шепот. Его губы кривятся в слабой улыбке, но тело остается неподвижным. — Ты наконец пришла на свидание. Почти вовремя. — Он умолкает и делает медленный вдох. — Теперь я наконец знаю, что может… привлечь твое внимание. — Он с трудом втягивает очередную порцию воздуха. — Я собираюсь помереть, и тут приходишь ты?

Я тихо, печально смеюсь.

— Вижу, ты не утратил чувство юмора — а, Люк? — У меня пресекается голос от внезапно нахлынувших чувств. Я сдерживаю слезы и стараюсь быть храброй. Я ничем не могу помочь ему в этой последней битве, но мне вдруг отчаянно не хочется, чтобы он умер. Я подаюсь вперед и беру его за руку. Его кожа сухая и прохладная.

— Проклятая штука, этот рак, — говорит он. — Думал, я смогу побороть его, понимаешь? Так кто сказал тебе, что я выписываюсь на тот свет, а? Кто принес новости?

Во мне происходит внутренний спор. Стоит ли вообще рассказывать об этом? Но я знаю, что мне нужно с кем-то поговорить. С кем-то вроде Люка. С человеком, который был там. С человеком, которого, быть может, я действительно любила. Может быть, странным образом, до сих пор люблю. Или, возможно, мои чувства имеют гораздо более сложную природу и нас связывают узы особого рода. Общее знание. Взаимопонимание. Я знаю, что держит его на плаву, а он знает, что поддерживает меня. И когда-то ему было дело до этого.

Ему было дело до этого, когда Джейку было все равно.

— Это довольно долгая история, — говорю я.

— Думаю, у меня есть немного времени.

Я делаю глубокий вдох.

— Одна молодая женщина выпускает подкаст «Настоящее преступление» об убийстве Лиины Раи.

Он закрывает глаза и так долго молчит, что кажется заснувшим. Или хуже того. Я панике наклоняюсь к нему.

— Люк.

— Да здесь я, здесь.

Он облизывает губы и пытается сглотнуть. Я беру пластиковый стакан с водой возле его кровати. В крышку вставлена изогнутая трубочка. Он немного подсаживается на подушке, и я подношу трубочку к его пересохшим губам. Он с видимым усилием тянет воду. Она капает с подбородка, заросшего седой щетиной. Я беру гигиеническую салфетку, вытираю воду, и к моим глазам снова подступают слезы. Я зачесываю волосы с его горячего, влажного лба. От него плохо пахнет. И я всем сердцем желаю, чтобы тогда, давным-давно, я ухватила бы быка за рога и не дала Люку уйти. Тогда, после расставания с Джеком, я последовала бы за Люком в Ванкувер.

Но у меня была Мэдди.

Я была матерью и до сих пор остаюсь ею. Несмотря на то, что тогда Мэдди не хотела иметь со мной ничего общего, а сейчас тем более не хочет. Она переехала к своему отцу, когда Джейк оставил меня ради другой женщины. Полагаю, если бы я осталась в городе, то все равно старалась бы встречаться с Мэдс, и она бы в конце концов переросла ту странную фазу развития, на которой она застряла. Я правда верила, что она придет в чувство и снова научится любить меня. Но все оказалось тщетно.

— Как поживает твоя семья, Рэйч?

Интересно, утратил ли он нить разговора или читает мои мысли?

— Все живы. — Я чувствую, что моя улыбка выглядит фальшивой. — Мэдди в итоге вышла замуж за Даррена Янковски из ее школы. Он был одним из ребят, которых ты тогда допрашивал по делу Лиины Раи. Не знаю, помнишь ли ты его.

— Не очень-то. Они счастливы?

Я отворачиваюсь.

Я обязана говорить Люку правду. Его дни и часы сочтены. В хрупком промежутке между жизнью и смертью больше не остается места для лжи. Претендовать на иное для меня будет лишь попыткой сохранить лицо. Он заслуживает большего. Если бы я лежала на этой кровати, то хотела бы искренности. И, наверное, мне просто нужно сказать это другому человеку. Выпустить это из себя.

— Не знаю, Люк, есть ли у моей дочери врожденные гены счастья. Она любит свою семью, и ей нравится быть матерью, но я не знаю, способна ли она обрести настоящий внутренний покой. Она постоянно сражается против всех и вся. Особенно против меня. В ней есть… ожесточенность. Неиссякаемая ярость, которая постоянно закипает под крышкой. Она… — Я умолкаю, когда глаза Люка закрываются, а его дыхание становится более глубоким.

— Продолжай, — шепчет он с закрытыми глазами. — Я слушаю.

— Иногда мне кажется, что в ней с подростковых лет появилась какая-то тяга к самоуничтожению. Ей почти удалось, когда она сорвалась со скалы и сломала позвоночник.

Его глаза раскрываются. Он смотрит на меня.

— Она парализована от пояса и ниже, — поясняю я.

— Значит, она занялась скалолазанием?

Я киваю и облизываю губы.

— Где-то с шестнадцати лет. С годами она стала предпринимать все более рискованные и технически сложные восхождения, а потом, словно демон, начала штурмовать северные маршруты подъема на Чиф-Маунтин. Как будто она хотела сражаться с гранитной горой. Или бросала самоубийственный вызов. И дело едва не дошло до этого. Она упала вскоре после рождения ее младшей дочери. Теперь она больше не занимается скалолазанием, но предпочитает жить в доме с видом на северный склон горы из каждого проклятого окна.

Он довольно долго молчит.

— Значит, у нее есть дети. Ты теперь бабушка.

— Только на бумаге. У нее две дочери. Лили сейчас три года, а Дейзи почти пять лет. Они едва знакомы со мной. Мэдди так и не простила меня за… — Я вдруг понимаю, что не могу этого сказать.

— Ты хочешь сказать, за меня. За нас. За тот самый раз.

Я киваю, сплетая и расплетая пальцы.

— Она сражается со мной еще ожесточеннее, чем сражалась с Чиф-Маунтин.

Люк тянется к моей руке. Я беру его за руку и держу; этот контакт что-то успокаивает во мне, и я утихаю.

— Расскажи про подкаст. Ты ведь ради этого пришла?

— Я пришла увидеться с тобой, Люк. Автор подкаста — ее зовут Тринити Скотт — сказала мне, что ты находишься в хосписе. Я не знала.

— Криминальные подкасты, последний писк моды. — Это было утверждение, а не вопрос. — Она сказала тебе, почему выбрала убийство Лиины? Какой угол зрения?

— Клэй Пелли заговорил. — Я пристально смотрю ему в лицо, когда говорю это. — Он сказал под запись, что не делал этого. Сказал, что не насиловал Лиину и не убивал ее.

Он щурится на меня и кривит рот.

— Даже если Пелли лжет и даже если никто не верит ему, это богатый корм для подкаста о настоящем преступлении, — еле слышно говорит он. — Какого черта он вдруг заговорил, после стольких лет?