Сзади неслышно возникла Надежда, встала рядом. Спросила негромко:

– Рома, ты эти три часа один в палатке… Мне прийти?

– Как хочешь, – ровным голосом сказал Лисовский.

Три года назад у него с Надей случилось нечто вроде короткого и бурного военно-полевого романа – на войне такие отношения завязываются быстро. Впрочем, порой так же быстро и заканчиваются. Закончились и у них. В этот рейд он взял Надежду только как прекрасного специалиста, без каких-либо иных намерений. И до сих пор они общались лишь дружески, как старые добрые знакомые.

– Я хочу, – сказала она.

…Не ушло ничего, все вернулось сюда, в жаркую тесноту спального мешка, и оказалось, что его губы и его руки ничего не забыли, что они помнят все: и ее тело, гибкое и сильное, по-мужски широкое в плечах, но становящееся от его прикосновений мягким, податливым, нежным; и ее грудь – небольшую, упругую, с крохотными девчоночьими сосками; и маленький шрам от осколка, черкнувшего от уголка глаза к виску – боже, как он любил целовать его, было, ведь было, было, было всё это и … одновременно не было, он узнавал её заново – незнакомую, манящую, пьянящую, и это воспоминание сливалось с этим узнаванием во что-то новое и прекрасное… Когда он вошел в нее, она – он тоже это помнил, помнил, помнил, – на мгновение упруго и жарко сжалась там, внутри, словно не хотела, Словно пыталась остановить, а потом нежно расслабилась с тихим стоном и он провалился куда-то, где не было ничего, только она, и это было прекрасно…

– Нас убьют, – неожиданно и спокойно сказала она, когда все закончилось. – Не те, так эти. Гораздо проще, дешевле и спокойнее нас убить, чем столько заплатить и заставить держать язык за зубами.

– Это едва ли, – сказал он, – если мы это понимаем, то едва ли, разве что мы наивно расслабимся и побежим за пачкой денег, не глядя, что творится за спиной, и вообще, о чем мы говорим, у нас с тобой целых два часа, а смерти вообще нет в природе, разве ты забыла – пока мы живем, бессмертны, а когда умрем, то не узнаем про это, и я пока жив, чувствуешь?

– Да, ты жив, я чувствую, еще как жив, да, да, да, да-а-а…

Умирать не хотелось. Особенно теперь.

Ростовцев не знал, сколько прошло времени, – наручных часов на квартире, где он пополнил экипировку, не нашлось. Но если внутренний хронометр не разладился окончательно – прошло часа два, два с половиной с тех пор, как вернулось сознание.

За это время ему полегчало. Голова уже не взрывалась болью при любой попытке ею шевельнуть. Ростовцев смог встать и медленно, на ощупь, обследовал место, где находился.

Подозрения подтвердились.

Он был замурован.

Замурован за той самой стеной, где Москалец якобы скрывал какую-то шокирующую находку… Ничего там, конечно, не было, Ростовцев сантиметр за сантиметром прощупал пол и стены своей кирпичной клетки. Ничего, лишь на полу стоял чемоданчик – тот самый, собранный на квартире. Он-то и станет находкой, когда десятилетия спустя коттедж пустят на слом. И в придачу – скелет владельца в обрывках истлевшего костюма.

Ну, Москалец…

Купил, как мальчишку, незамысловатой байкой. Распалил любопытство и в кульминационный момент шандарахнул сзади по голове.

Ростовцев осторожно ощупал свой многострадальный затылок – толстая корка из спекшейся крови и слипшихся волос, но мозги на месте…

Волосы??!!

Не веря себе, он водил пальцами по затылку, по темени… Точно. Волосы. Короткие, меньше сантиметра длиной… А это что такое?

Пальцы ощутили что-то маленькое, твердое, выступающее. Неужели осколок кости? Непохоже, для расколотого вдребезги черепа больно хорошее самочувствие… Ростовцев осторожненько шевельнул «осколок». Тот двинулся – голова болезненными явлениями не отреагировала. Он дернул сильнее, смелее – крохотный острый предмет остался в пальцах.

Он повертел его в руках, счищая засохшую кровь. Попытался понять на ощупь, что это такое – и не понял. Похоже, кусочек металла, узенький, продолговатый, чуть больше еловой иголки размером. Отломился от орудия, которым били по затылку?

Неважно. Ростовцев машинально опустил находку в карман. Придет время – сочтется с Москальцом и за это.

А сейчас главное – выбраться. И как можно быстрее.

Самое странное, что во всем случившемся Ростовцев видел какую-то смешную сторону. Ситуация отдавала чем-то ненастоящим, романным, каким-то готическим ужастиком. В наше время авторы боевиков не жалуют тему заживо замурованных, излюбленную Эдгаром Алланом По и другими классиками, но от этого ничуть не легче самим замурованным. Даже труднее – нет готовых рецептов поведения в подобных ситуациях. Самые свежие советы – полуторавековой давности…

Да и в описанных случаях, насколько Ростовцев помнил, несчастные жертвы ничего толкового ни разу не предприняли. Лишь вопили и стонали из своих каменных могил.

Ему же надрывать глотку не имеет смысла. Поселок пуст, он сам это прекрасно видел, и ночью едва ли кто-то здесь появится. А ждать до утра, когда будет хоть минимальный шанс докричаться… Чревато. Можно банально задохнуться.

Возведенная Москальцом погребальная камера невелика – около двух метров в длину, сантиметров семьдесят в ширину. До потолка руками не достать…

Невольно мелькнула мысль: Москалец возвел подобные тайники во всех коттеджах в целях их полной идентичности? Или только в этом, понадеявшись, что жильцы не обратят внимание на коридор, более короткий, чем у соседей?

Ростовцев оборвал неуместные размышления. Не хватало еще ломать голову о проблемах иуды-компаньона. Гораздо актуальнее другое: как быстро дыхание одного человека перенасытит углекислым газом скудные кубометры здешнего воздуха? Ростовцеву казалось, что он уже ощущает характерные симптомы: духоту, слабость, сонливость. Но это могло лишь казаться…

Он попытался на ощупь понять, с какой стороны фальшивая перегородка, а с какой капитальная стена. Не получилось. И с одной стороны, и с другой были кирпичи, лежавшие торцами, – значит, фальшстенка толщиной не в полкирпича, а в один кирпич как минимум. И разбить ее, даже при не до конца застывшем растворе, будет нелегко.

Ростовцев закрыл глаза (хотя от этого движения в окружающей черноте ничего не изменилось) и попробовал положиться на обоняние. Слева! Точно, запах сырого раствора сочился слева. Ростовцев повернулся туда, приблизил лицо к стене – и понял, что достаточно отчетливо представляет контуры свежезаделанной бреши.

Он отодвинулся от нее, насколько смог, и ударил подошвой ботинка изо всех сил. Потом еще раз. И еще.

Все оказалось бесполезно. Кладка держалась крепко.

После пары минут бесплодных усилий Ростовцев привалился к стене. Кислорода, похоже, действительно становилось все меньше – от не слишком продолжительных усилий навалилась усталость, в висках стучало, перед глазами плыли разноцветные круги. Хотелось опуститься на бетонный пол, прилечь, отдохнуть, но он знал, что это будет конец. Голову надо держать как можно выше, углекислый газ скапливается внизу…