Позднее Бабур восполнит этот пробел на свой лад, иронически окрестив себя царем-дервишем.

Однако в течение целых десяти лет, – с тех пор, как Бабур присвоил себе титул падишаха, – он испытывал несомненное влияние совсем еще молодого человека, который имел неоспоримое право называться и дервишем и царем. Еще в 1501 году в западных областях бывшей империи Тимура этого юношу, некоего Исмаила, Суфи или Сефеви, называли шахом Персии.

Нет ничего необычного в том, что эта область, которую принято называть Персией, покорилась мечтателю. Персия всегда была оплотом мистицизма – с тех самых пор, когда Кир Ахеменид низверг древние семитские божества Ниневии и Вавилона, чтобы расчистить путь для миссионеров, несущих веру пророка Заратустры. Римским легионерам, повсеместно празднующим свой триумф, никогда не удавалось покорить районы, лежащие за рекой

Евфрат, где население придерживалось восточных верований. С появлением ислама светскую власть на некоторое время захватили халифаты. Их время еще не прошло, однако Багдадский халифат Аббасидов испытывал несомненное духовное влияние шиитской Персии. Мистицизм по своей природе стремится к явному или скрытому сопротивлению ортодоксальному правлению. В эпоху Византии ортодоксальный Константинополь не раз применял силу против мятежной восточной церкви – в Антиохии, Александрии и Иерусалиме. Войска прославленного императора Юстиниана лишь оттеснили непокорных монахов к востоку, но не смогли положить конец их сопротивлению.

Железная хватка другого ортодокса – Тимура – могла, конечно, некоторое время сдерживать непокорные восточные области, но Хусейн Байкара, вернее, его недостойные сыновья после сдачи Герата узбекам растеряли последние осколки своей империи.

Вполне естественно, что после захвата Мешхеда со всеми его гробницами победоносные узбеки Шейбани-хана собирались двинуться дальше на запад, выбрав торговый путь, ведущий к Каспийскому морю и Керману в Центральной Персии. Но против их дальнейшего продвижения выступил новичок – Исмаил-шах, официально заявивший, что узбеки вторглись в страну, которую он получил в наследство. Очевидно, это вызвало удивление у реалиста Шейбани, ответ которого был куда менее официальным: «Что еще за наследство?»

Шейбани вполне мог задать такой вопрос. О двадцатилетием Исмаиле, само имя которого означало «изгнанник в пустыне», впервые услышали в горах Кавказа, затем он переместился дальше на восток, бежав от местной анархии. Он утверждал, что является потомком царевны из Трапезунда. Исмаил был сыном шейха по прозвищу Лев, который одержал победу над туркменами в войне с племенами аккоюнлу и каракоюнлу. Мечтательность сочеталась в нем, – во всяком случае, так считали его недруги, – с фанатизмом, жестокостью и непредсказуемостью. Суфи доказал свою непобедимость на поле брани, – возможно, это объяснялось тем, что среди его новых сторонников были выходцы из девяти тюркских племен, проживавших в неизведанных горных областях, а возможно, потому, что неукротимое желание идти вперед придавало ему сил. Внушавшая ужас тюркская конница прославилась под названием кызылбаши, то есть красноголовые.

Дальние набеги завели их в Тебриз, бывшую столицу монгольского ханства, откуда они направились в Багдад, сказочный город халифов, а затем двинулись на юг, в мало кому известный Исфахан – он-то и стал столицей династии Сефевидов, основанной Исмаилом, хотя, возможно, правильнее считать ее основателем его отца. Возразив против вторжения узбеков, Исмаил без лишнего шума отправился в Исфахан, находившийся в нескольких днях езды от областей, где хозяйничали передовые отряды узбеков.

Однако уже в то время шах Исмаил привлекал самое пристальное внимание некоторых европейских дипломатов, до него такой же интерес они проявляли к Узун Хасану – Длинному Хасану из туркменского племени аккоюнлу. Подобная озабоченность европейцев объяснялась вескими причинами.

В 1499 году, когда Исмаил провозгласил себя шахом, венецианские послы отправились в Тебриз и Исфахан, чтобы присмотреть торговых партнеров для угасающей республики; португальские армады бороздили моря, направляясь к сулящим сокровища портам Индии, от них к Суфи также являлись посланники, старавшиеся завоевать дружбу государя, чьи владения лежали у них на пути. Возрастающий интерес к «Софи» был связан с давним недругом европейцев, Османской империей турков, сделавших в 1453 году своей столицей Константинополь, так как шииты-персы стали заклятыми врагами суннитов-турок. Более того, потерявшие покой европейские купцы надеялись, что Суфи сможет открыть им новые торговые пути во внутренние земли Азии.

Однако в то время Исмаил намеревался ввести новые порядки в своем государстве и не желал столкновений с могущественным турецким султаном. Этот султан, Баязид II, отличавшийся куда более мягким нравом, чем его отец, Завоеватель, состоял в дружеской переписке с образованным Хусейном Байкарой из Герата, а теперь завязал ее и с грозным Исмаилом. Любопытно, что Баязид писал по-персидски, как было принято при его просвещенном дворе, а Исмаил отвечал ему из Персии по-тюркски, на своем родном языке.

Узбек Шейбани, не имевший связей с Европой, поддерживал отношения лишь с татарскими ханами из Казани и Астрахани, в руках которых по-прежнему была сосредоточена власть над московскими великими князьями. Вторжение Шейбани в самое сердце Персии подлило масла в огонь вражды между его ортодоксальными подданными и шиитами фанатика-шаха. Эта вражда вылилась в войну, породившую все ужасы, свойственные религиозным войнам Азии.

В 1509 году, когда разгорелась вражда между шахом Исмаилом и Шейбани, недалеко от Кабула появилось новое действующее лицо. Однако эти события ускользнули от внимания Бабура, поскольку происходили на море, где португальские галеоны практически уничтожили мусульманский флот возле полуострова Диу. Впервые исход сражения в Азии решили европейские пушки и мушкеты.

Такие пушки, которые уже с успехом применяли турки-османы, не привлекли внимания упрямого Исмаил-шаха. Однако они оказали немалую поддержку Бабуру в течение последующих лет.

Вследствие изолированности Кабула в город поступали только обрывки сведений об этих войнах, приукрашенные слухами.

Рассказывали о взаимных оскорблениях: Шейбани послал к Исмаилу гонца с дарами – рубищем и плошкой нищего, а также предложением вернуться к тому образу жизни, который был привычным для его отца, нищего дервиша. В ответ юный Суфи отправил немолодому Узбеку прялку и веретено, сопроводив свой подарок обещанием сослать Шейбани на женскую половину его матери, если он не захочет испытать острую сталь меча. После этого шах Исмаил отправился в паломничество к святыням Мешхеда, надеясь встретиться с Шейбани-ханом.

Летом 1510 года Узбек демонстративно остановился на границах своих владений. За его спиной простирались северные степи, не знающие покоя от набегов казахов и дикокаменных киргизов; вдоль Великого северного пути в Китай монгольские земли, принадлежавшие некогда дяде Бабура, младшему хану, сбросили узбекское ярмо. Волей-неволей Шейбани был вынужден послать значительные войска на север и восток, чтобы восстановить свою власть. Царевич Хайдар сообщает, что Шейбани оставил при себе в Каменном городе двадцатитысячное войско монголов, потому что опасался отпустить их в земли, граничащие с их родиной.