Сейчас на дворе развитой социализм и репрессий практически нет. А культ «себя любимого» есть. Раздробился он только – до области, до района, до каждого города и села. До каждого кабинета практически. Измельчал, но от этого стал еще опаснее.

Опасность пока еще не так заметна, но с каждым годом «культ» все активнее размножается делением, отпочковывается по родственному признаку, по-свойски ширится и расползается, как зараза. И каждая новая «почка» – маленький Бонапарт. Или Пиночет. Или помещица Салтычиха, если брать кого из наших. И все это – за счет тотального обвала на минус, следите за мыслью, УМА, ЧЕСТИ и СОВЕСТИ! Знакомо?

Чудовищный парадокс!

Люди чем-то недовольны? Начхать! Утрутся. Они всегда чем-то недовольны.

Любят уголовные песни? Так мы… певцов посадим! Поют про «тюрягу»? Вот там пускай и посидят! Это вместо того, чтобы шевельнуть мозгами и выяснить – а в чем же заключается для людей привлекательность этой вонючей уголовной романтики? Что как минимум уникально именно для нашей страны! Только не включается уже УМ. Вышел весь.

Шепчутся на кухнях? Вон из страны! Пускай шепчутся в своих америках. А ничего, что там они не «шепчутся», а начинают орать во весь голос? Гадости, между прочим, орать. Нас унижать, и большей частью незаслуженно. Престиж наш ронять во всем мире! Ничего страшного? Ну-ну. Про ЧЕСТЬ, естественно, и не вспоминает никто.

Что еще? Гадят на пляжах? А это их личное дело! Свобода у нас. К тому же страна большая, всю не загадят. А ежели загадят, то… пусть и живут в свинарнике, раз свиньи! Их дело. У них все равно у каждого… хата с краю. И рыльце в пушку… И СОВЕСТИ нет, как и у большинства новоявленных вождей наших, отцов нации, блин…

Тяжело мне на это смотреть, зная, чем вся эта катавасия закончится в девяносто первом. Ведь каждый видимый недостаток – на поверку пустяк. Все лезущие в глаза изъяны – вздор, прах, работы на пятнадцать минут! Но этих «косяков» становится все больше и больше, они постепенно и неумолимо собираются в огромный снежный ком, который уже совсем скоро безжалостно раздавит мою страну. Расплющит и разотрет. Под радостные вопли одних, у кого «хата с краю», и многообещающие лозунги других, которые все прекрасно понимают, но делают свое черное дело, преследуя собственные шкурные интересы.

Твоя вина, страна, в том, что ты беспечно взрастила и тех, и этих.

Их немного, но у них все получается, потому что остальной народ, как всегда, просто безмолвствует. Это он умеет делать прекрасно. Научили.

Вот ему и не привыкать…

Да гори оно!..

Поднимая тучу брызг, я с наслаждением врезался в соленую морскую прохладу, разом смывая с себя и душную пыль жаркого дня, и весь негатив, неумолимо оседающий в мозгу из-за всего того, что вижу вокруг себя.

Наконец-то! Из-за этой нежданной стычки с нарушителями экологического равновесия, чтобы искупаться самому, мне пришлось пройти по берегу дальше. Много дальше, метров так на четыреста. Замечу – не по беговой дорожке! По неудобной гальке и мимо разбросанных тут и там огромных каменных кусков, отвалившихся от скалы, тянущейся слева. Мыс, оставшийся за спиной, выпирал далеко в море, и сидящую на нем присмиревшую группу видно было издалека. Им меня соответственно тоже. «Инспектору» не с руки было самому плескаться в водичке, чистоту которой он так бдительно охранял. Неправдоподобно это.

Поэтому, когда новые мои знакомцы превратились в малюсенькие светлые и бурые пятнышки на фоне черно-желтых скал, я не спеша разделся за камушком, аккуратно все это свое хозяйство привалил голышом, чтобы ветром не распотрошило, и… с разбегу пронзил своим телом долгожданную водную гладь.

Ух, здорово!

Вода, конечно, позорно теплая для полного удовольствия, но я знаю, где спрятана вожделенная прохлада. Хватанув ртом воздуха, я нырнул чуть глубже. Здесь, собственно, не очень-то и глубоко, всего метра три, да и то если отплыть подальше от берега. Под водой на светло-бирюзовой гальке всюду разбросаны обросшие водорослями огромные валуны. Между ними тут и там мелькают шустрые полосатые кефальки, снулые рыбы-зеленухи и редкие солидные луфари. Легкой рябью мельтешат непуганые стайки полупрозрачных креветок. Крабы-травяхи шарятся по дну в поисках легкой добычи. Крупные зверюги по этим временам! Обросшие травой и мелкими рачками мидии сочными гроздями свисают с гладких боков подводных каменных изваяний, освещенных вездесущими солнечными лучами.

В наше время, в начале предстоящего тысячелетия, мидии измельчают. Просто не будут они успевать дорасти до приемлемых размеров – слишком много на них появится охотников. Тем не менее послевоенный город в голодное время они прокормить сумели. И не вымерли. А вот с ростом населения уже в более или менее благополучные времена, глядишь ты, не справляются. Мельчают, исчезают, переползают в дикие места подальше от человека.

Характерный хруст резанул ухо через толщину вод. Это какой-то очередной гурман отодрал пласт мидий от их каменного дома. Ага, вижу этого охотника за беззащитными тварями. Метрах в пяти от меня из-за камня показался парнишка лет четырнадцати в маске без трубки. Это характерно для местной морской шпаны: трубка больше мешает, чем помогает. На ногах у ныряльщика черные ласты «Турист», знакомое снаряжение. На поясном ремне висит авоська с добычей, уже практически полная. Заметив меня, парень приветливо махнул рукой.

Я крутанулся под водой, чтобы развернуться к охотнику лицом, и показал ему «викторию» (два пальца в форме латинской буквой «V», вообще-то в это время приветствие не особо распространенное, ну да ладно), потом оттолкнулся ногами от ближайшего валуна и взмыл кверху: к воздуху, к солнцу, к привычному дневному шуму.

Как же все-таки морское плаванье умиротворяет!

Я какое-то время полежал еще на спине, глазея на небо и слегка шевеля кистями рук под собой, чтобы не возвращаться в вертикальное положение, беспечно позапускал кверху фонтанчики соленой воды, попадающей в рот с набегающими волнами, потом с сожалением вздохнул, перевернулся на живот и погреб к берегу.

А там все мое умиротворение, как вы, наверное, уже догадываетесь, как корова языком слизнула. Хотя… это в двадцать первом веке оставлять вещи без присмотра на пляже опасно. А по этим временам воруют все же редко. Имеется в виду – именно с пляжа. Так-то воров хватает и сейчас. Короче…

…Одежды не было!

Я беспомощно оглянулся кругом. Кто мог позариться на мои «сокровища»? Кто же тут может исхитриться разбогатеть, став счастливым обладателем выцветшей футболки, заношенных штанишек и дышащих на ладан резиновых кед? Кому это надо?

– Гэй, инспэктор! Щось втратив?

Сверху, на скале, на пятиметровой высоте надо мной маячил какой-то тип. Плохо видно против солнца, но обращение «инспектор» позволяет предположить, что концы, а точнее, начала моих неприятностей следует искать на мысе Хрустальном. На лежбище переросших морских свинок. Там ведь и молодняк был! Группка, насилующая мидий на «вогнище». Если мне память не изменяет, человек эдак пять-шесть. Возраста от пятнадцати до двадцати. Проследили, значит, терпилы злопамятные. Судя по всему, пасли сверху, так как внизу ситуацию я контролировал. Вот же я тормоз! Влип, короче.