– Приготовились.

– Приготовились…

– Приготовились…

Негромко отдав команду, что тут же пошла гулять по цепочке, я аккуратно приподнялся, наложив первый срезень на тетиву, обратил ищущий взгляд на правое крыло сотни. И вскоре увидел быстро поднятую вверх руку Микулы – дошла моя команда до всех воев! А значит, все они смотрят сейчас на меня, ожидая, когда я первым спущу стрелу во врага!

– Ну, с Богом…

Несмотря на онемевшие, затекшие от продолжительной лежки на снегу конечности, я довольно быстро встаю на одно колено, одновременно с тем натянув тетиву и вскинув лук. А после пальцы сами собой отпускают хвостовик стрелы, и следом за ней, всего с секундной задержкой в воздух взмыла еще сотня оперенных смертей!

Мы пристрелялись к ледовой площадке у рогаток заранее. И потому первый залп, у половины воев прошедший вслепую (все ради того, чтобы противник не заметил нас и не успел вскинуть щиты!), густо врезался в приблизившуюся к преграде полусотню «лесорубов»! Дикий крик раненых ударил по ушам так, что я вздрогнул… А на лед, щедро орошенный парящей на морозе кровью, рухнуло не менее трех десятков топорщиков!

– Бей!

Воины выпрямились целиком, и второй залп ударил по ледовой площадке уже более прицельно, добивая раненых и разя тех, кто замедлился, перекидывая щит со спины… Да и сбиться в черепаху мокшане не успели, так что оперенная смерть вновь собрала богатую жатву! Но тут же в воздух взмыл ответный град стрел…

– Щиты!

Я быстро перекрываюсь левой рукой, присев и практически полностью скрыв корпус деревянной защитой. Но ни одна из мокшанских стрел не ударила в нее, а большинство их и вовсе не перелетело гребень высокого берега. Спешат вороги, частят, не пристрелявшись!

– Бей!

И вновь в воздух взмывают русские срезни, ударив в плотную группу всадников! Бешено ржут подраненные животные, кричат покалеченные люди, получившие широкие резаные раны… Как минимум два десятка мокшан распластались на холках лошадей или вовсе рухнули под копыта коней. И еще один залп оперенной смерти отправляем мы во врага! Не зря я приказал воткнуть боеприпас наконечниками в снег, этим получили мы преимущество в скорострельности…

Но уже и в ответ полетели стрелы покоренных! В этот раз одна из них впилась в снег всего в полуметре от меня, а справа, чуть позади, я услышал отчетливые крики боли, раздавшиеся уже со стороны моих ратников…

– Гранеными – бей!!!

Слишком много среди мокшан воев, облаченных в кольчуги да в теплую одежду, под них поддетую. Их срезнями не взять, потому приходится уже сейчас расходовать неприкосновенный запас особо убойных…

Пока я потянулся к колчану да достал снаряд с бронебойным наконечником, изготовился к залпу и враг. Взлетели в воздух стрелы одновременно, и только отпустив хвостовик своей, я тут же закрылся щитом. Вовремя! Один и сразу второй тяжелый, крепкий удар в защиту потряс меня, заставив целый заряд адреналина бешено выплеснуться в кровь!

А рядом на снег упал с пробитым горлом дружинник из десятка Петра… Бьет толчками из раны кровь, тянет ко мне руки молодой мужчина, у кого в Ижеславце остались жена и двое малых деток, смотрит молящим взглядом: мол, помоги, брат! Не хочу умирать! Это в глазах я его читаю отчетливо, а вот произнести ратник уже ничего не может, только хрипит да бешено вращает глазами, еще не веря в скорую смерть… Но вот затрясло воя на снегу, и потух взгляд очередного русича, отдавшего живот за други своя. Стали детки его сиротами… А сколько еще жизней заберет эта война?! Сколько сыновей и дочерей не дождутся отцов своих этой зимой?! И все же пусть лучше гибнут мужчины, чем женщины и дети…

– Бей!!!

Всего полсотни всадников закружило на льду, посылая в сторону берега стрелы; уже давно бы ушли они, да гонит мокшанских ратников в бой Яса Чингисхана! Не могут они бежать без приказа, иначе казнят их, с охотой казнят монголы в назидание остальным покоренным! А еще столько же воев спешились, уже ползут вверх по берегу, проваливаясь в сугробы…

– Десятки белгородских ратников, бейте по тем, кто поднимается наверх! Остальные – добиваем всадников!

И вновь летят стрелы в обе стороны… А указательные и средний пальцы правой руки уже онемели от напряжения; все сильнее болят при каждом натяжении тетивы мышцы… Пот заливает и раздражает глаза, и каждый раз, хватаясь за стрелу, я в ярости скалюсь от боли и ненависти к пришедшему на Русь врагу, что все никак не желает умереть или же бежать… Сражаюсь, словно заведенный, будто какой автомат: достал стрелу, наложил на тетиву, натянул – спустил хвостовик. И снова достал стрелу…

В грудь что-то тяжело ударило, и осознал я себя лежащим на снегу. Всего мгновение не понимаю, что произошло, но потом приходит осознание случившегося… В ужасе скосив глаза вниз, я замечаю торчащее из тулупа древко стрелы и, онемев от ужаса, бешено хватаюсь за него руками, ожидая, что овчина под ним окажется мокрой от крови… Однако с удивлением и одновременно с радостью осознаю, что вражеский срезень лишь рассек одежду, однако кольчуги взять не смог, инерцией удара опрокинув меня на снег…

А всего секундой спустя бросившийся ко мне десятник Петр, увидев, что я не ранен, помог встать и радостно произнес:

– Бегут, бегут вороги!

И действительно, потеряв еще десяток конных стрелков и не менее двух десятков тех, кто пытался подняться на высокий берег, да так и остался лежать в сугробах, мокша, наконец, не выдержала обстрела! Оставшиеся пешцы принялись спешно скатываться вниз, в то время как всадники подвели соратникам лошадей, продолжая стрелять для острастки, обернувшись назад. Я же зычно воскликнул, стараясь, чтобы меня услышала вся сотня:

– Бросьте их! Пусть бегут к своим!

И уже тише, себе под нос:

– Оправдываясь за бегство, наверняка ведь станут клясться, что нас было не меньше тысячи…

Хрипло дышат вои, бегущие на лыжах да поочередно тянущие за собой волокуши с ранеными. Из двенадцати человек, правда, только семеро получили ранения в ноги или потеряли слишком много крови, чтобы перестать двигаться самостоятельно. Но и этих семерых тащить ой как тяжело! Ведь, чтобы не терять в скорости движения, каждого подранка тянут сразу четверо дружинников, неминуемо быстро устающих. И хоть мы и тренировались бежать на лыжах с палками с первого же дня устоявшегося снега, да все одно тяжко после боя, с волокушами, да поминутно оглядываясь назад, ожидая преследования!

Ох и надолго же я запомню эти три версты… Лишь когда вдалеке показалась пока еще смутно различимая преграда из рогаток, я облегченно выдохнул. Успели! Хоть и не верилось, что мокша вернется, как только мы покинем свою позицию, или что темник, получив известие о засаде, тут же бросит нам в погоню сильный отряд, и все же гнали мы изо всех сил, будто поганые действительно на плечах висят! Но обошлось. Все-таки и рогатки мы старались делать из прочных, крепких стволов молодых деревьев, что не разрубишь с двух ударов, и татары наверняка ведь должны были переполошиться, получив известия о «многочисленном» противнике… Глупо на их месте было бросаться в драку без подготовки и разведки, очертя голову.