Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уу-уу! — заревел пароход, забухал машиной и медленно, тяжело отвалил от причала.
В море его сразу же стало качать. За стеклом иллюминатора запрыгали чёрные волны. Крупные капли дождя лениво ползли по стеклу.
Стемнело.
К маме пришли Фёдор и Борис Павлович.
— Э-э, да ты укачался, — сказал Фёдор и потрогал Вовкин лоб.
Вовка лежал бледный и сосал уголок подушки.
— Дождь-то какой! — сказала мама. — Прямо ленинградский.
— Да, летом здесь всегда дожди! — объяснил Борис Павлович. — Я слышал такую историю. Пришёл однажды сюда пароход. Простоял в гавани два дня, и два дня лил дождь. Пароход ушёл и вернулся через год, снова на два дня. И снова дождь. Капитан корабля был шутник. На вопрос, как ему понравилась Совгавань, он теперь отвечает: «Чудесный край! Только дождь, который шёл там два года назад, до сих пор не прекратился!»
— Ничего, — сказал Фёдор. — Люди живут.
Мама внимательно посмотрела на него:
— Живут, потому что помогают друг другу.
Фёдор нахмурился.
— Вы опять? — сказал он.
— Что? — не расслышал Борис Павлович.
— Я говорю о племяннике Фёдора Сергеевича, — сказала мама. — О мальчике, который приютил в Иркутске Вову.
— A-а, помню: приютил, а сам оказался вором?
— Он положил его на свою постель, а сам спал на полу… Я убеждаю Фёдора Сергеевича выписать мальчика на Камчатку.
— Простите, — сказал Борис Павлович, — если вас интересует моё мнение, я выскажу его. Я тоже убеждён, что неисправимых людей нет. Справиться с мальчиком не сложно. Но мне кажется, что заниматься детьми, подобными ему, должны специальные учреждения — интернаты, колонии. Там есть специально подготовленные к такой работе люди, они воспитают его лучше, чем мы с вами.
— Ничего вы оба не понимаете! — с досадой сказала мама.
Она встала и подошла к двери. Дверь была приоткрыта. В коридоре гудели вентиляторы, в каюту вливался тёплый, с лёгким запахом масла и краски воздух.
Мама подставила воздуху разгорячённое лицо, откинула со лба растрёпанную прядь.
Борис Павлович подошёл к Вовке.
— Уснул! — сказал он. — Первый раз на корабле. Утром проснётся, посмотрит в иллюминатор — будто в другой мир попал.
Две постели — две койки — висели в каюте одна над другой. Когда Фёдор и Борис Павлович ушли, мама залезла на верхнюю и выключила свет.
Каюта погрузилась в темноту. Голубая фосфорная точка горела на выключателе. Мерно дрожали в такт пароходному винту стены. Койки слегка покачивались.
Пароход плыл к далёкой Камчатке.
Оранжевый мир
Когда на другой день Вовка проснулся, каюту качало меньше. Вовка слез с постели и подошёл к окну.
За круглым корабельным стеклом расстилался невиданный мир.
По тёмно-оранжевому небу плыли светло-оранжевые облака, оранжевое небо мигало в лучах утреннего солнца, из моря вставал оранжевый берег. Среди оранжевых кустов виднелось несколько домиков, мимо них по дороге, в клубах оранжевой пыли, бежал грузовик.
Это был оранжевый мир.
Не в силах вымолвить ни слова, Вовка перебрался к другому окну.
Волшебный мир исчез. Небо стало голубым, море — синим, берег — зелёным и жёлтым.
Вовка протёр глаза, однако ничего не изменилось. Тогда он вернулся к первому окну — и мир снова стал оранжевым.
Тут Вовка присмотрелся к стеклу и понял: старое толстое стекло было мутно-жёлтым.
Вовка постучал по нему пальцем.
Ужасно опасный камень
После завтрака все вышли на палубу. Ветер утих, море успокоилось.
Пароход, описывая широкую дугу, огибал приземистый зелёный мыс.
— Проходим остров Сахалин! — сказал Борис Павлович.
Полоса жёлтого песка, поросшего зелёным кустарником, надвинулась на «Комсомольск» и вновь отступила.
— А вон там — Япония! — Борис Павлович показал рукой вправо, где в мутном небе медленно двигалось солнце.
Море лежало тихое, такое же мутно-серое, как небо.
Сколько Вовка ни поднимался на цыпочки и как ни вытягивал шею, никакой Японии он не увидел.
Наконец справа показалась чёрная точка — одинокая скала, лежащая посреди пролива.
— Это Япония? — спросил Вовка.
— Нет, — сказал Борис Павлович, — это Камень Опасности. Об этот камень разбилось много кораблей. Он на морских картах прямо так и называется…
— Вы о чём? — вмешалась в разговор мама.
— Видишь камень? — понизив голос, доверительно сообщил ей Вовка. — На него все пароходы наталкиваются. Ужасно опасный камень!
Мама удивлённо подняла брови и смотрела на чёрный камень до тех пор, пока он не скрылся за горизонтом.
Кит
В полдень Фёдор заметил на воде цепочку тёмных колец.
Кольца появлялись одно за другим, будто кто-то пустил по морю плоский прыгучий голыш.
— Вова, Лена, смотрите — сейчас появится кит! — сказал Борис Павлович.
Ребята вытянули шеи.
Кит появился совсем не там, куда смотрели они. Из воды неожиданно вырос чёрный плавник и медленно двинулся навстречу пароходу. Не доходя до «Комсомольска», кит вынырнул: его спина блестела на солнце как полированная.
— Это кашалот! — сказал Борис Павлович. — Видите, какая у него громадная голова — как сундук!
Кашалот лениво перевернулся, показал серое с белыми отметинами брюхо и бок.
— Глаз! — восторженно выдохнул Вовка. — Я видел глаз!
— Страшно, — сказала Лена. — Вдруг он разбежится да как ударит!
Но у кашалота были свои планы. Он шумно вздохнул, сгорбился и, высоко взметнув раздвоенный крылатый хвост, нырнул.
— Ушёл! — сказал, подождав, Вовка. — Какой спокойный!
— Просто умный, — сказал Борис Павлович. — Видит, что пароход пассажирский, китобойной пушки на носу нет, он и не боится.
— Вдруг он нас сбросит в воду? — шепнула Лена. — Вов, ты плавать умеешь?
— Нет.
— И я… Тебе хорошо, — она вздохнула, — ты рыжий, тебя сразу заметят!
— Знаете, почему кит нырнул? — спросила, подходя, мама. — Он испугался ваших широко раскрытых ртов!
Вечером, ложась спать, Вовка спросил:
— Мама, а дядя Фёдор на Камчатке далеко от нас будет жить?
— Зачем это тебе? — Мама подозрительно посмотрела на Вовку. — Он сам по себе, мы — сами. Вообще ты чересчур много проводишь с ним времени. Играй больше с Леной, читай, думай.
Вовка думает
Вовка уснул не скоро.
Он лежал на койке и смотрел широко открытыми глазами в потолок.
Полмесяца в дороге. Города, реки, горы. Над землёй летят самолёты. Автобусы тащат по дорогам