А там внизу, в темноте, – негромкий говор и тихий смех девушки. Нет, прав оказался Модест, хорошо было бы склеить на ночь кого-нибудь – нет, не на ночь, а вот для этого тихого шуршания одежд в пористой зеленоватой мгле, для вот этой сладкой ломоты в плечах, холодка в животе от блестящих рядом глаз и влажных губ. От потного тепла рук, которые не расцепить. Хорошо бы, но не нужно.

На самом деле мне страшно. Я как будто прячусь здесь – на подвешенном высоко над землей балконе, согретом фонарями, озвученном музыкой из бара, окруженный случайными людьми. И может, оттого все вокруг меня кажется таким невыразимо прекрасным.

Или это от хереса?

Я возвращаюсь через бар и холл к лифтам, а навстречу плывут мои соседи по шезлонгам в бассейне – грузины со своими девушками, мы киваем друг другу и улыбаемся. Ближе к лифтам я вижу Рыжего расположившимся в креслах и беседующим с киевскими панами – Рыжий даже головы не повернул за мной.

С утра маялся – дали горячую воду и можно было постирать пропотевшую майку и носки, но неохота шевелиться. Лежал после завтрака на разобранной постели, косился на телефон, курил и перебирал вчерашнее. Все было не так эффектно, как записывал вечером, – это уж меня понесло после встречи с Климом, а особенно после разговора по телефону с Модей и «ангелом-хранителем». Разговор я записал почти дословно. Почти. А на Клима вчера я наткнулся в том самом ресторане, куда меня позвал Модя. Сначала я посидел в загородочке на улице, ожидая Модю, попил кофейку, почирикал немного в блокноте – ощущения разные записывал, а потом подошел официант и сказал, что звонил Модест Алексеевич и просил передать свои извинения – его срочно вызвали по делам. Мне стало неприятно, и не оттого, что Модест не пришел, а оттого, что он не позвал меня к телефону. Телефон-то рядом был. Я встал из-за стола, сунул в пакет очки, ручку и блокнот и зачем-то оглянулся – внутри ресторана, за столиком слева от входа, в компании с двумя мужиками, лицом ко мне сидел Клим и смотрел на меня со странным задумчиво-удовлетворенным выражением лица. Никакого ошеломления в его взгляде не было. Похоже, он давно наблюдал за мной.

Ну а когда я выходил из загородочки на набережную, то напротив, на скамейке, с газеткой сидел Рыжий. На меня он не смотрел.

По инерции я еще прошелся «гуляльным шагом» по набережной, но не гулялось – Клим, который вдруг оказывается в этом же ресторанчике; Рыжий, закрывшийся газеткой; Модя, который как будто прячется от меня…

И кстати, столкнувшись взглядом с Климом, я чуть было не кивнул ему, как знакомому, – вовремя удержался.

Я развернулся с полдороги назад, к машине. И пока ехал домой, раскручивал свое состояние в лицах и в ситуациях, чтобы вечером записать, – тогда полезла вся эта лабуда про «летучий голландец», про суету на пристани, про толпы на набережной и про Клима с биноклем. Я очень старался не впускать туда обиду и злость. Но было и противно, и страшно – это уже не игры на бумаге. К санаторию я подъезжал, понимая, что отдых мой закончился. Позвонил сказать Моде, и вот тут возник еще один персонаж: ангел-хранитель…

А телефон молчит…

Ну и хрен с ним. Значит, завтра.

Вот ты и допрыгался на своих кортах. Досмаковался. Если ружье висит на стенке – обязательно выстрелит. Чехов тут ничего не придумывал, он просто констатировал.

Я сделал над собой усилие – убрал постель, запихнул в пакет грязное белье – в Москве постираю – вышел на лоджию за плавками для бассейна.

Вчерашние и позавчерашние лица на месте. Встретившись взглядом с соседями, я непроизвольно кивнул, и богатыри-кавказцы шевельнули приветственно ручкой. Одна из девушек, лежавшая на животе, повернула в мою сторону голову и улыбнулась. Вторая дремала, накрыв лицо развернутой книжкой. «Скарлетт». Рядом на каменном полу таяло в стаканчике мороженое.

Здесь покой. Солнечно, сухо. Ветерок прохладный, но прохладный он только до того момента, пока я не лег на свой лежак обсохнуть после душа. Сразу начинает прибывать жар.

Прошли две длинноногие девицы, лица отчужденно-равнодушные, как на подиуме при показе мод.

Еще пара. Он – костлявый, несуразно огромный, с мощными плечами, с длинными руками, с наручными часами, похожими на будильник. Она – среднего роста, с точеной фигуркой, аккуратно перебирает ножками. Оба еще не успели даже загореть. Их, кажется, я еще не видел. Или видел?.. Когда они начали устраиваться, парень повернул голову в сторону бара и махнул рукой – теперь вспомнил, был такой жест и вчера, и позавчера. «Что будешь? – повернулся он к девушке. «Орешки, – сказала она. – И соку пусть принесут… персикового».

Пора в воду. Жарко. А заодно хочется глянуть вблизи вон на ту девушку у края бассейна. Сидя ко мне спиной, она только что снимала лифчик. Некоторая напряженность жестов, как бы настаивающих на абсолютной естественности подобного действа, читалась в их излишней четкости: вот девушка выпрямилась, развернула плечи, медленно завела руки за спину, нащупывая застежку, отстегнула лифчик, не поворачивая головы, положила его на полотенце рядом и, на секунду задержав тело в вертикальном положении, опустилась на спину, но медленно не получилось, ломая ритм всех предыдущих, как бы лениво-истомных движений, легла чуть быстрее, чем следовало. И замерла, привыкая к себе такой. Окружение никак не отреагировало на это действо, наблюдая за ним, как и я, боковым зрением.

Уловив мое движение, со стула под зонтом бара приподнялся официант:

– Как обычно? Кофе?

– Да, но после воды, – подал я свою реплику в полагающейся мне джеймс-бондовской интонации. – И, пожалуйста, сигареты. Оставил в раздевалке.

– «Кэмел»? «Мальборо»? «Филип Морис»? – при могучих плечах и разбойной харе утрированная предупредительность официанта выглядит почти мазохизмом.

– «Эл эм», – ответил я. – И коньяк. «Метакса». Пятьдесят граммов.

– Да-да. Как только выйдете из воды.

Обнаженная девица тут же смылась из сознания неожиданно холодной водой – на солнце перележал. Я проплываю дорожку от начала до конца, поворачиваю назад и – еще полстолька, до середины бассейна, а потом, не выдержав кайфа, зависаю, раскинув руки, медленно погружаюсь навстречу свой тени, сгущающейся на кафельном дне, – вот руки мои какого-то обнаженно-телесного цвета с пробегающими от взволнованной наверху воды тенями, плитки на дне меняют свои размеры по мере погружения, я переворачиваюсь на спину, – длинные ноги и живот облепленными вскипающими пузырьками далеко наверху, я чувствую спиной жесткость каменного дна, но уже не хватает воздуха – отталкиваюсь и взлетаю на поверхность. Холодный воздух, визг и плеск, солнце зацепилось за край тонкого облака, облако горит, как слюда.

Я никак не могу заставить себя выйти из воды, еще и еще прогоняю через бассейн, и когда наконец поднимаюсь из воды по лесенке, у меня уже почти нет сил.

И только ступив на сухой горячий пол, я вспоминаю про обнажавшуюся девушку. Она в трех метрах от меня. В том, что я вижу, нет ни капли эротики. Напротив, маленькие, чуть расплывшиеся груди с размякшими на солнце сосками смотрят на меня целомудренно и доверчиво – настолько, что я и не думаю отводить взгляд. Девушка настороженно глянула на меня и как бы от растерянности и беспомощности, как бы прячась, непроизвольно закрыла глаза, окончательно доверяясь мне. Ощутив заминку в моем шаге, вскинул голову ее парень. Я не успел перенастроить взгляд на него. И встретившись со мной глазами, парень вдруг криво и расслабленно улыбнулся: гляди, батя, разрешаю.