Разве что белый сбежит.

Хотя куда ему одному — в Барселоне?

Банан наконец-то вышел из душа.

Вилли сообщил ему, что сейчас они покинут эту долбаную квартиру и пойдут в город, а по дороге он должен будет сделать несколько звонков.

— Несколько? — зачем-то переспросил Банан.

— Может, хватит и одного! — уклончиво ответил Вилли.

И на этих словах, дождавшись, пока Банан оденется и прихватит с собой никелированный сосуд, Вилли вышел из квартиры.

От Китайского квартала до Рамблас совсем недалеко. Вилли быстро и уверенно шел вперед, держа за ориентир статую Колумба.

Банан так же быстро шагал за ним, широкая, почти квадратная спина заслоняла восходящее барселонское солнце, человек-монстр, крабоящик, неразгаданный кроссворд, вот кем был сейчас для Банана Вилли.

Напряжение нарастало.

Оно догоняло со стороны порта, с моря.

Хищно поглядывало темными глазами на встречных прохожих.

И двигалось навстречу — уже не с моря, а из города там, где высится здание Международного торгового центра, где торчат мачты подвесной дороги, где кабинки фуникулера плывут над тобой, одни, направляясь в сторону горы Монтжуйк, другие наоборот — вниз, к конечной станции, рыбацкому поселку Барселонете.

Банан ничего не мог понять.

С того момента, как они с Марго поднялись на палубу плавучего казино, все вышло из-под контроля.

Впрочем, может, это случилось и раньше — в ту самую минуту, когда он решил, что ему надо поехать с Ириной на Крит.

Или еще до того, в далеком городе у далекого моря, когда, вломившись воскресным днем в свою старую школу, он достал из курящейся азотом емкости то, что уже какую неделю таскает с собой, только непонятно — зачем.

Но если подумать, то контроль над ситуацией был утерян им в ту ночь, когда он, пьяным до галиков, уснул в отеле со странным названием «Пиратская бухта», и ночью к нему в номер вломился тот самый тип, что сейчас мощно шагает впереди, крабоящик, человек-монстр, неразгаданный кроссворд, МС Адамастор, Дикий Вилли, ведущий за собой Банана на веревочке.

Внезапно Вилли остановился и махнул рукой.

А потом нырнул в ближайшую подворотню.

Банан следовал за ним, Вилли уже входил в открытую дверь небольшого бара.

— Жрать хочется! — сказал он Банану, когда тот нагнал его у стойки.

У Максима все еще трещала голова, ему хотелось не есть, а опохмелиться.

— Хереса выпьем, — сказал Вилли, — и закусим, тут клевые тапас!

Они взяли хереса, тарелочку с хамоном, тарелочку с кальмарами в кляре, «кальмарес фритос» а также «мансанильяс» — оливки без косточек, фаршированные красным перцем.

Голова у Банана начала приходить в себя, но он чувствовал, что напряжение все растет.

Вилли слез с табурета и пошел к телефону, стоящему на дальнем конце стойки.

И опять начал звонить.

Но снова не дозвонился.

Тогда они выпили еще по хересу, а потом — по крепкому кофе.

И вновь оказались на улице.

— Куда мы идем? — спросил Банан.

— Я звоню, — ответил Вилли, — а ты смотришь город, представь, что ты — турист!

Банан попробовал представить себя туристом.

Как турист он пялил глаза на «Каса Мила», думая о том, что такого кривого здания никогда еще не видел. Как турист уставился на «Саграда Фамилия», и через несколько минут ему стало казаться, что устремленные ввысь башни есть не что иное, как застывшие на солнце чудовища, которые как раз сейчас начнут просыпаться, нагнут свои головы, хищно ухмыльнутся, а потом кинутся на него. Как турист он поднялся вслед за Вилли на гору Монтжуйк, обошел вокруг крепостной стены, добрался до насыпного вала и вдруг застыл, почти перестав дышать.

Потом все же сделал вдох, затем — выдох, и вновь посмотрел вниз.

В белесоватой, влажной дымке перед ним распахнулась Барселона. С торжественными шпилями соборов и огромной чашей стадиона «Ноу Камп». С Готическим кварталом и Триумфальной аркой, с базиликой Санта-Мария-дел-Мар и парком Гуэль. С бульваром Рамблас и статуей Колумба, за которой начинался порт. Отсюда хорошо была видна гавань, и длиннющий насыпной мол, у которого двумя белыми призраками парили на едва различимой с высоты горы Монтжуйк водной глади Средиземного моря круизные многопалубные лайнеры. Но напряжение никак не отпускало, а Вилли все звонил и звонил чуть ли не из каждого встречающегося на пути автомата, но все без толку.

И они вновь спустились в город, странными путями Вилли довел его от фуникулера до площади Каталонии, они прошли подземным переходом и вынырнули из него как раз напротив «Hard Rock Cafe».

Тогда-то Вилли и сказал ему:

— Это великий город!

А потом произнес:

— Это крутой город, чувак!

Время перевалило за три, в разгаре была сиеста.

В животе опять квакало.

Они зашли в Макдоналдс, что в самом начале Рамблас, взяли по гамбургеру, коле и кофе и поднялись с подносами на второй этаж.

У Банана кружилась голова.

Он надкусил нелепую американскую булку и подумал, что город за окном встречает его очень странно хотя в первый раз он попал в город, где хотел бы жить.

До этого он жил там, где ему доводилось жить, а тут ему этого сразу захотелось.

Но он был здесь незваным гостем, с документами на имя невнятного коста-риканского господина, да и сопровождающий его то ли компаньон, то ли наперсник пусть и чувствовал себя здесь как рыба в воде, был слишком темен кожей, и глаза его таили в себе нечто, чему Банан никак не мог подобрать определения.

Максим вдруг подумал, что не исключено — сегодня он умрет.

Но если где и умирать, то именно в Барселоне, тогда на какое-то время, но ты все равно станешь частичкой этого города.

Хотя бы потому, что в графе «Место смерти» напишут: Барселона…

Банан дожевал гамбургер, выпил уже остывший кофе и спустился вниз.

Вилли опять звонил, было ясно, что на этот раз Адамастор дозвонился.

Говорил он с кем-то на испанском, безбожно коверкая слова, а потом вновь перешел на английский.

Но Банан ничего не слышал, он даже не пытался прислушиваться — чему быть, того не миновать, время подошло к четырем, сиеста заканчивалась, с платанов на Рамблас опадала сухая листва, а зеленые пятипалые листья шелестели на свежем ветерке, дующем со стороны порта.

Вилли вышел из Макдоналдса следом и сказал:

— Через час нас ждут!

— Кто? — поинтересовался Банан.

Вилли стал необыкновенно серьезным, помолчал минуту, а потом ответил: