Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Насладись вечером, – предложил Анри. – Ведь это твой день рождения. Ты должна… повеселиться с друзьями, а не ужинать со старыми гоблинами вроде нас.
– Ты никогда не будешь обделена приключениями и неприятностями, – согласилась Констанция. – Дай себе сегодня отдохнуть.
Асия кивнула: она могла примириться с такой программой.
Они вышли из ресторана, только когда начало вечереть. Асия посмотрела на небо, разлинованное широкими рваными полосами нежного розовато-лилового оттенка.
– Ты родилась в самый длинный день в году, – сказала Констанция. – Настоящая летняя девушка, вот кто ты.
Смешавшись с гуляющими туристами, они обогнули порт. Еда, как и окружавшая тишина, вызывали у Асии апатию. Она следовала за друзьями, не пытаясь выяснить, куда они ее ведут. Наконец Анри остановился перед темной аллеей и повернулся ко всем:
– Здесь?
Эти слова вызвали у Асии интерес. Два мрачных дома окружали пространство, где в тусклом свете фонарей угадывалась скамья. Отсюда виднелась темная масса лодок, медленно качающаяся на воде, и пятна света, отражающиеся то здесь, то там. Идеальное место для романтического свидания… или для засады.
Констанция подошла к скамье и прислонилась к ней, Элен села на самый край. Асия села в центре, разгладив голубое атласное платье.
– Мы искали подарок, достойный вашего девятнадцатилетия, – сказал Анри, все еще стоя. – Все казалось нам неподходящим.
– Поэтому мы решили поступить иначе, – продолжила Констанция.
Асия повернулась к ней, еще более напуганная. Констанция протянула маленькую карточку, на которую Асия посветила телефоном, – фотография. Тетя, улыбаясь, обнимала маленькую Асию. Она прикинула, что на снимке ей должно быть четыре или пять, не больше. Это точно она, но… у нее были не белые волосы. На этом фото они такие же, как у тети, ярко-рыжий цвет волос которой художники называли венецианским.
– Однажды, – объяснила Констанция, – твоя мама пришла домой расстроенная. Я не знаю, с чем именно она боролась, но… думаю, она еле выжила. Она и ее сестра доверили мне заботиться о тебе. Когда они вернулись, ты бросилась в объятия матери: у тебя все еще были рыжие волосы, как на фотографии. Она осыпала тебя поцелуями, как будто думала, что больше никогда тебя не увидит, что в некотором роде было правдой. Итак, ты сделала шаг назад и сказала: «Не бойся, мама. Я тут». И ты была такой милой и такой серьезной, говоря это! Я буду помнить это всю жизнь. Твоя мама начала смеяться и плакать одновременно, она обняла тебя еще крепче, а ты повторила: «Все закончилось, мама». А потом – но мы поняли это только позже – произошло что-то волшебное. Потому что на следующий день все смотрели, будто онемев, как ты подходишь к столу для завтрака. Твои волосы за ночь стали совершенно белыми, поглотив страх твоей матери, освободив ее. Я не думаю, что за тридцать лет, что я знала ее, я когда-либо видела твою мать в такой ярости на себя. Она дала себе обещание, что ты ничего не будешь знать о магии, пока не станешь достаточно взрослой. И я думаю, что она имела в виду твое совершеннолетие, когда говорила это. Поэтому она наложила на тебя заклинание, чтобы ты забыла, что она и ее сестра ведьмы.
– Что также объясняет, – продолжила Асия, – почему я не помню ни Элен, ни Анри, ни вас. Потому что вы все помогали им практиковать магию…
Асия теперь лучше понимала, почему детские воспоминания, хотя и счастливые, казались такими обрывочными. Это связано не только со строением памяти маленькой девочки, нет: мама хотела защитить, оградить ее от бед. Стало понятно, почему она никогда по-настоящему не стремилась узнать больше о своей семье, хотя поиск в интернете не требовал особых усилий: заклинание отговорило ее…
Ее мать, конечно, не знала, что чары продержатся столько лет или что она так скоро разлучится с дочерью.
– Именно поэтому я не получила свои силы в пятнадцать, как они?
– Вполне возможно. По воле твоей семьи или нет, но эти силы неразрывно связаны с городом. Ты можешь получить их, только вернувшись сюда…
– Я до сих пор не знаю, когда они пробудились. В отличие от мамы и тети я никого не спасала и у меня не было лучшего торта в городе.
Размышляя, Асия потерла нагретую за день древесину скамейки. Часы ожили через девять дней после ее прибытия: на следующий день после того, как она встретила Каролину и Адама, сразу после того, как тот потерял часы. Может, решение Асии вернуть их владельцу не только втянуло ее в охоту за волшебными осколками, но и пробудило силы?
Пазл не складывался в голове. Не хватало кусочка головоломки. Некое событие щекотало память, но Асия не могла его вспомнить…
Рядом с ней Элен и Анри тихо беседовали, ожидая, когда она все осмыслит. Асия услышала слово «кладбище». Они говорили о том, чтобы возложить цветы на могилу матери и тети. Внезапно Асия поняла. Тот факт, что часы снова заработали, – лишь следствие пробуждения ее сил. Что их действительно разбудило, так это ее визиты на могилы семьи.
– Я была на кладбище три раза, – сказала она, обращаясь к друзьям. – В третий раз я почувствовал удар током, когда дотронулась до надгробной плиты. Молния разорвала горизонт. Я думала, что назревает буря, но теперь мне кажется… Звучит немного самонадеянно, но я думаю, что это означало пробуждение моих сил.
Друзья, казалось, затаили дыхание, внимательно слушая.
– В первый раз, – продолжала Асия, – мною руководило любопытство и злоба: я хотела увидеть своими глазами могилу, убедиться, что они покинули меня навсегда. Я вернулась во второй раз, потом в третий, поставить там свечи…
– Потому что, несмотря на горе, ты простила их и хотела почтить их память, – добавила Констанция. – Да, вполне возможно, что так оно и было. Число три – мощное число для ведьм…
Асия кивнула. Теперь она почувствовала себя лучше. Загадки разрешились: о силах и цвете волос, столь отличавшемся от фамильного рыжего. Это звучало правильно. Вопреки всему и даже если она сомневалась, Асия на своем месте, в своей семье и в своем городе.
Она знала, что всегда будет винить в своем одиночестве семью, даже если это нелогично и несправедливо. Но Асия простила их настолько, чтобы хотеть продолжить их традицию.
– Нельзя сказать, что это типичный день рождения, – сказала она, вставая. – Но мне он