— «Но я твердо верил в то, что не прошло время ужасных чудес" 1 ,— пробормотал президент.

— Что?

— Ничего. Так… Докладывай.

— Да я, собственно, уже… А насчет того, что это сейчас кажется невероятным, я так тебе скажу: еще век назад практическое осуществление ядерного взрыва считали совершенной фантастикой, не имеющей никакого отношения к объективной реальности. Сами лучше меня знаете, Дмитрий Николаевич.

Президент постучал полусогнутым пальцем по столешнице и, помедлив, произнес негромко, раздельно:

— Ваше мнение, Александр Александрович: как эта ваша «фантастика» может повлиять на проект «Дальний берег»?

— С этой стороны?.. Ага. Я думаю, что нам следует придержать технологию при себе. Европа, Китай, Штаты и все их сателлиты обойдутся. Так что НИКАК не повлияет. По крайней мере, в нынешнем формате глобального проекта, — четко ответил генерал Ковригин. — Это мое твердое убеждение.

— Я тоже так думаю, — отозвался его высокий собеседник. — По крайней мере, всегда приятно иметь ТАКОЙ козырь… Иди, Саша. Ты свободен. Завтра явишься ко мне с профессором Виноградовым. Я уже отдал соответствующие распоряжения. Так что вторая часть нашего разговора обещает быть не менее интересной. Надеюсь, мы найдем достойный выход из создавшейся ситуации…

1

Корабль, Кринну (Шестой уровень), местность неподалеку от Дайлема

— Я не знаю, что со мной произошло. Наверное, это дурно. Наверное, это подло. Но не жалею ничуть. Я только сейчас начала чувствовать, что в моих жилах течет настоящая кровь, а не та тухлая водица, которую так любит лить мой добрый дядюшка. Ты, наверное, лучший из всех?

— Да нет, такой, как миллионы и десятки миллионов. А мои земляки — разве они хуже меня? Есть и получше…

— Они красивы, у них белые зубы и сильные тела. Такие, как у тебя. Но они все равно другие. Я говорю глупости?

— Нет.

— Я хотела бы тебе что-нибудь подарить. Но у меня ничего нет, УЖЕ ничего нет, кроме меня самой — ведь он никогда не простит, он никому и никогда не прощал. Я могла бы подарить тебе весь свой мир, но я уже знаю, что он грязен и мал по сравнению с твоим родным миром.

— Ну… Я бы не стал подходить вот так однобоко… и…

— Молчи. Я знаю. Тебе не нравится мой мир, он кажется тебе убогим, я читаю это в тебе так же ясно, как вот эту землю. Я не стану тебе дарить его. Он тесен и убог, как клетка, в которую посадили некогда свободного зверя. Наверное, плохо, что я, родившаяся здесь, говорю такие слова. Нет, мой тесный мир — плохой подарок. Но что тогда?..

— На моей планете однажды произошла смешная история. Один бедный студент… Ты меня понимаешь?

— Да.

— Один бедный студент любил девушку. Она предпочла ему другого и вышла за этого другого замуж. И тогда бедный студент решил явиться на свадьбу и сделать молодоженам самый дорогой подарок, какой ни есть в мире. Но у него не было денег… он был беден…

— И что?

— Он написал музыку и подарил ее молодым. Но оказалось, что это был подарок не только тем двоим, но и всем, кто решил соединить свои судьбы во всем мире. У него было смешное имя, у этого студента-музыканта: Феликс Мендельсон.

— А мне кажется — мрачное…

— Ну не знаю. У нас слишком разные языки.

— У нас все разное. Наверное, потому нас так и тянет друг к другу.

— Ну я немножко не об этом… Впрочем, все равно. Знаешь, я вспомнил, как можно выразить словами… ну все происшедшее и что происходит сейчас. У нас на Земле был один большой поэт, так он написал… Я не могу перевести, ты просто вслушайся:

Сними ладонь с моей груди,

Мы провода под током.

Друг к другу вновь, того гляди,

Нас бросит ненароком.

Глаза у нее сделались большие и прозрачные, как воды старинного озера, и даже угасла сиявшая в них обычно дерзкая насмешка.

— У нас жрецы раньше так заклинали Небо — на дождь, на распогодь… Тоже — непонятно, но красиво, и по коже, знаешь, течет холод.

В самом деле, было очень холодно. Гамов поднял голову со скомканного отреза ткани, который он использовал как подушку, то есть как жалкое ее подобие. Нельзя сказать, что этот разговор, почудившийся ему так же ясно, как если бы состоялся на самом деле, был совсем уж невозможен, но лицо Лейны, племянницы самого Акила, в рыжих отсветах костра отчего-то казалось холодным и застывшим, будто восковым.

Низинка, в которой отряд Элькана остановился лагерем и разложил походные костры, находилась всего лишь в десятке белломов от города-государства Дайлем и буквально в пяти-шести белломах от знаменитых Нежных болот, древнего ареала обитания священного червя гарегга. Гамов чувствовал это как никто: будучи единственным гареггином в отряде, он непрестанно ощущал легкое жжение в печени, холодок в нижнем отделе позвоночника, а в голове время от времени вихрем проносились какие-то туманные, плотно сотканные почти до уровня зрительных галлюцинаций видения… Из этих видений человек с фантазией Гамова мог выхватить все, что угодно: искаженные болью, темные, чужие лица, языки пламени, лижущие рушащуюся стену, черные потоки какой-то матово поблескивающей, густой жижи, свечение в сером, предночном небе, неестественно четкие, черные тени, отбрасываемые недвижными фигурами на склоне болезненно-желтого холма. Наверное, он слишком недолго был гареггином и оттого не имел возможности истолковать эти видения и привносимые ими ощущения.

Во рту было очень сухо и горчило.

Костя Гамов встал и приблизился к костру. Тут помимо непроницаемой Лейны сидели сам предводитель — экс-профессор Крейцер, а также Абу-Керим, мадемуазель Камара, криннец Бер-Ги-Дар и еще четверо уроженцев Корабля, которые входили в отряд Элькана. Последний поднял на Гамова тускло поблескивающие глаза и тихо спросил по-русски:

— Ну что?..

— Опять дурацкие сны, — коротко ответил Гамов и присел на корточки, всем телом впитывая благотворное тепло, волнами идущее от костра.

— Дурацкие сны, которые очень легко принять за реальность?

— Да. Я и принял… почти…

— Это не очень хороший признак. Да…

— Зато в моих снах приятно пахнет. В отличие от всех мест, в которых мы бывали в пределах этого Корабля…

— Гм… М-да… Понятно. А что Леннар?

— Ты задаешь этот вопрос в тысячный раз и сам знаешь ответ на него, дядя Марк. Я не знаю. Я не видел.

— Мы находимся совсем близко от Нежных болот, тут обостряются все инстинкты, — полувопросительно-полуутвердительно проговорил Элькан. — Я нисколько не удивлен, что тебе снятся яркие сны, мало отслаивающиеся от реальности, но мне все-таки хотелось бы услышать от тебя… ну несколько иное… Ты вот что-то бледен, Костя. А? Нездоровится? Для гареггинов это крайне нехарактерно.