Но отвечать на мои мольбы, похоже, не собирались. Мой охранник лишь хрипато со смехом рявкнул:

— И не мечтай посылать или принимать миражи, все равно не получиться. Я на тебя блок поставил! — И опять захлопнул люк.

Проверив его слова, я убедилась, что мой мираж не достигает адресата. Мысленно я призывала к себе детектива, произнося его имя и про себя и вслух. Даже если он выжил, я не представляла, как он сможет меня найти. Безысходность моего положения снова угнетала меня. Что сейчас день или ночь, мне было не известно в этом темном погребе. Наверное, прошло не меньше двух суток, а может только день. Я потеряла счет времени. Но мысли о Маруне не давали мне отчаяться и сойти с ума. В глубине души я все еще надеялась, что он жив и постарается меня спасти.

Глаза привыкли к темноте, а люк надо мной был очерчен тонкой полоской света. Из мрака перед глазами проявились образы родителей и братьев. Я вспомнила, как мама в детстве аккуратно расчесывала мои спутанные волосы, не разрешая мне их драть расческой. Как пыталась привить мне хороший вкус, быть женственной. Всегда жизнерадостная, она была для меня источником силы и примером искренней доброты и сочувствия. Истинный целитель, мама никому не могла отказать в помощи: медицинской или просто человеческой. А отец научил меня быть тем, кто я сейчас, слушать свое сердце и идти к намеченной цели. Он всегда давал мне ценные советы, приводя примеры из истории прошлого. И это очень помогало мне в жизни, давало опору. А братья, разные по характерам, были для меня всегда интересными и не давали скучать. Тоска по родным с новой силой разрывала мне сердце, и я опять провалилась в сон.

…Я иду по развалинам моего дома. Огонь не пощадил ничего. Я не верю в случившееся. Еще вчера мама прислала мне свой мираж. Рассказывала о том, что отец собирается в очередное путешествие, чтобы я успела с ним попрощаться. Просила приехать к ним на выходные. Говорила, что очень соскучилась. Что волнуется за Бэна (так она ласково называет папу). Будто он какой-то странный ходит после того, как вернулся с раскопок с севера Версы…

Мне тепло, пахнет апельсинами. Очнувшись, я увидела эти прекрасные глаза, в которых всегда отражается лето. Они так ласково, но тревожно смотрят на меня.

— Это не сон? — мой вопрос так тихо слетел с губ, что я сама еле его услышала.

— Нет, — глаза улыбаются, — как ты себя чувствуешь?

Я села, свесила ноги с какого-то диванчика. В маленькой комнатке рядом со мной сидел Марун — живой, но очень бледный, почти ни кровинки в лице.

— Ты жив! — воскликнула я, бросилась к нему на грудь и зарыдала.

Он не обнял меня, только нервно сглотнул и осторожно погладил по голове.

— Что случилось? — всхлипывая, спросила я, так страстно желая ощутить его сильные и ласковые руки, — где это мы?

Но, к сожалению, Марун отстранился от меня и отвернувшись, сухо ответил:

— Тебя увез один из тех двух парней, что напали на нас тогда на набережной Врады. Мы сейчас в его доме.

Я смотрела на него не понимая, как он может быть таким спокойным и бесстрастным, когда я все это время думала о нем, звала его и неоднократно хоронила в своих страшных фантазиях, оплакивая столько дней.

— А кто он такой?! И что ему от меня было надо?! — С отчаянием в глазах я уставилась на парня, но увидев его холодное отрешенное лицо, с болью в сердце поняла, что это будет долгий разговор. Похоже, пока я была в плену, Бэрс не терзался, как я, поэтому сейчас вел себя весьма официально и хладнокровно.

— Его зовут Гидеон Хильдер — он вор и аферист. Давно в розыске. Я тогда в кафе не зафиксировал его образ, потому что у меня не было с собой маг-отображателя. Но я по памяти составил его портрет. И мы с Рисом нашли его в нашей базе данных. Он собирался продать тебя тому, для кого украл журналиста.

— Что?! Никита здесь? — я даже подскочила. Но Марун отрицательно помотал головой.

— Нет, он у шантажиста.

— А где этот Хильдер? — я огляделась.

— Его сейчас Рис допрашивает в отделе, — Марун покачнулся и, схватившись за стол, сел рядом со мной. Только вблизи я смогла рассмотреть черные тени и под глазами и проступающую синеву на губах.

— Ты ранен! — догадавшись, вскрикнула я и резко поднялась на ноги.

— Не волнуйся, осколки я повытаскивал. Просто потерял немного крови. — Он вытер выступивший пот со лба.

Я стояла, склонившись над ним, и серьезно скомандовала:

— А ну-ка, раздевайся!

Он не шевельнулся. Тогда я схватила его за полы рубашки и распахнула ее, только пуговицы поотлетали.

— Кошмар! Как ты вообще дошел?! — я аж за голову схватилась. Все тело Бэрса было исполосовано вдоль и поперек. Я начала медленно, шаг за шагом лечить все порезы. Ладони горели, раны исчезали. Сорвав с него рубашку, я повернула его спиной. Та же картина. Лечение. Огонь. На меня обрушилась такая усталость, что я рухнула на диван. Села, поджав колени к груди, обхватила их и уткнулась головой в руки.

— Лара, — внезапно нарушил тишину Бэрс. Его голос прозвучал, как тогда, накануне взрыва. И я подняла на него глаза. — я отведу тебя домой, а мне надо на работу.

Он уже натянул рубашку и приступил к вызову транспортного портала. На это ушло немало времени. Я старалась поймать его взгляд, разглядеть в нем хоть искорку тех чувств, о которых смутно догадывалась, а может быть надеялась на них. Но Бэрс отворачивался или отводил взгляд. Наконец воздух пошел волнами, образуя пространственный проход, и мы перенеслись к нему домой.

— Ты иди ко мне в комнату, отдохни, — тихо произнес он. И не говоря больше ни слова, вышел из дома, хлопнув дверью.

Я поплелась в спальню, посмотрела на аккуратно заправленную кровать и не решилась на нее ложиться. Уже на выходе из комнаты я заметила маленькую фотку на прикроватной тумбочке. Взяв ее в руки, я стала рассматривать изображенную на ней симпатичную молоденькую девушку лет семнадцати. У нее были большие пронзительно-голубые глаза и темно-русые волосы.

Интересно, кто это? И почему Марун хранит этот снимок в своей спальне?

Вымотанная за последние, как оказалось двое суток, судя по зачарованному календарю, висевшему на стене, на котором сами менялись даты, я приняла душ и, накинув на себя чистую рубашку Бэрса, завалилась на диван в гостиной.

Я уже начала