— Иди за этим мальчиком, — сказал он. — Отбери двух быков, десять самых лучших коров и пригони их на пристань.

Маленький мальчик вел меня по пыльным улицам мимо выкрашенных яркой краской деревянных домов. Среди них попадались поистине величественные строения. На балконах стояли мужчины и женщины и что-то кричали. Я не понимал ни слова, однако не сомневался, что в их криках не было ничего для меня лестного.

На окраине города был устроен загон для сотни голов скота. С такой породой я до сих пор не сталкивался. Если честно, я не мог сказать, какие из них лучше, а какие хуже, и выбрал самых крупных (из тех соображений, что в них больше мяса). Мой спутник и я, орудуя палками и увертываясь от острых рогов, пробивали себе путь сквозь стадо. Потом я выбрал еще с десяток коров, и мы погнали их вдоль улиц обратно к пристани. Задача была не из простых, потому что здешние коровы не менее тупы, чем их сородичи на моей родине, но куда более воинственны. Испанское судно уже ждало у берега, и мы по широким сходням загнали животных на палубу. Потом мы отправились в другой загон, за быками, с которыми я натерпелся еще больше, чем с коровами.

День выдался долгий, тяжелый, но к его концу у меня был повод почувствовать удовлетворение. На борт „Тигра“ было погружено десять коров, два быка, двенадцать свиней, столько же овец, около сотни кур, а также корм для них всех, которого должно было хватить на месяц. Ночь напролет, при свете фонарей, я возился с хомутами и устраивал скотину, а с берега тем временем доносились смех и музыка. На берегу установили столы, и джентльменам был оказан радушный прием. Остальные моряки таскали на корабль свежую воду, пиво, чудесные зеленые овощи и прекрасные свежие фрукты. Всем грозило наказание за самовольные пробы. Я сам не удержался от греха, принявшего форму дыни — столь прекрасной, что она казалась даром Всевышнего. К рассвету я справился со своим заданием и поспешил к гамаку. Я был совершенно обессилен, но доволен.

Мы провели на Испаньоле три дня. Страшные рассказы моряков об аутодафе никак не вязались с гостеприимностью, ждавшей меня при сходах на берег. Двух девушек, смеявшихся тогда над моей одеждой, звали Изабелла и Регина де Ангуло. Они были дочерьми местного военачальника. По-английски ни одна из них не говорила, тем не менее, когда я приходил в великолепный дом их отца, полный изящной мебели и картин столь прекрасных, что описать их я не в силах, они научили меня играть в раскрашенные куски плотной бумаги, а еще — в странную игру, в которой мяч отбивался чем-то вроде лопатки и перекидывался через натянутую сетку. Жара стояла изнуряющая, но я был счастлив. Признаюсь, я покидал Испаньолу с сожалением. А еще я подумал, что всю жизнь приглядывать за овцами в Туидсмьюре было бы… пресновато как-то.

Седьмого июня „Тигр“ и „Элизабет“ вышли в море. Через две недели мы со всей осторожностью приблизились к огромному континенту и стали продвигаться к северу. Амадас и Барлоу оказались здесь не впервые, так что береговая линия была нам знакома. Здешние воды таили в себе неисчислимые опасности: вдоль берега баррикадами выстроились песчаные отмели. А еще эта часть Атлантики славилась неожиданными бурями. Теперь обязанности штурмана принял на себя капитан Фернандес. Он должен был провести корабль между отмелями, в воды, ими же и защищенные.

К несчастью, он допустил роковую ошибку, неправильно оценив глубину. „Тигр“ сел на мель, сдвинуть его никак не удавалось. „Элизабет“ и два других не менее замечательных корабля вскоре разделили нашу судьбу. Тут и буря подоспела. „Тигр“ стоял к огромным волнам бортом, и два часа кряду они нещадно его трепали. Казалось, огромный корабль сейчас распадется на куски. Когда начался прилив и громадная волна сняла нас с мели, все вознесли хвалу Господу.

Жестокая буря наконец улеглась, и урон стал виден невооруженным глазом. Домашний скот бросился в воду и уплыл на берег, а повреждения киля были столь велики, что в трюм хлынула морская вода. Галеты, рис, зерно, семена для посадок — не уцелело ничего.

Теперь о том, чтобы выращивать урожаи и самим себя прокормить, не шло и речи. Колония с населением более сотни душ попала в полную зависимость от милосердия туземцев.

Невероятными усилиями „Тигр“ и остальные корабли были восстановлены. Мы вновь загрузили их и прошли еще десять лиг к северу, до большого промежутка между отмелями. На этот раз корабли оставили на безопасном расстоянии от берега, после чего на шлюпках перевезли грузы в хранилище на Дальних отмелях, с тем чтобы позже переместить их на остров Роанок, где мы и собирались основать колонию.

Остров отличался плодородием. От любопытных испанских глаз его отделяли Дальние отмели, а от континента — полоска воды шириной около лиги. Последнее препятствие защищало нас от туземцев. Мы стояли на виду у их деревень.

С этого момента власть перешла к Ральфу Лейну.

Он построил на Дальних отмелях дом и наблюдал за продолжавшимся перевозом грузов с кораблей на Роанок. На севере острова была возведена крепость — около двух лиг в длину и пол-лиги в ширину. Точнее, не крепость, а некое сооружение из песка и бревен, которое не шло ни в какое сравнение с замками, знакомыми мне по моей Шотландии. Только после этого мы занялись устройством собственного жилья. Для джентльменов выстроили изящные дома, зато жилье, доставшееся матросам, солдатам и простым поселенцам, было еще более убогим, чем туидсмьюрские лачуги.

Я не стану описывать все наши беды. Джентльмены не работали, будучи заняты исследованиями, набросками и измерениями. А остальные колонисты отказались на них трудиться. Солдаты вели себя словно дикие звери. Впрочем, Ральф Лейн вскоре установил жесткий порядок. Не один солдат был повешен и остался гнить на дереве. Главными же нашими опасностями были голод, тающие запасы еды и отношения с туземцами, начавшиеся хорошо, но затем испортившиеся.

Все это время я был предельно внимателен: вдруг мне откроется истинная цель экспедиции? В том, что это как-то связано с присутствующими в ней джентльменами, я не сомневался.

Людей, менее приспособленных для выращивания урожая, рытья канав и строительства, нельзя было и представить. В безоблачные ночи мистер Хэрриот наблюдал за звездами. В одну из таких ночей меня и посетила эта мысль. Мы вышли к океану: я — с грифельной доской и фонарем, мистер Хэрриот — с градштоком и компасом. Он определял положение одной восходящей звезды из созвездия Тельца, которая называется Альдебаран.

— Сэр, — обратился я к нему. — Вы говорили, что для определения долготы вам нужны часы, которые показывали бы время в Англии, а его вы бы сравнивали с местным временем.

— Именно так, Огилви. — Мой наставник прищурился, определяя положение стрелки компаса. — А еще я сказал, что человека, построившего такие часы, ждут слава и богатство.

— Их не нужно строить! — радостно ответил я ему. — Они уже существуют!

Мистер Хэрриот оторвался от компаса. В тусклом свете фонаря я видел любопытство в его изучающем взгляде.

— Вон там, в небесах! — показал я на ущербную луну. — Разве не видите, сэр? В качестве часов можно воспользоваться луной! Ее движение по звездному небу подобно движению стрелок по циферблату. Если луна проходит какую-нибудь звезду в полночь для наблюдателя в Англии, а здесь это происходит в шесть часов вечера, тогда вот она, долгота! Четверть суток или девяносто градусов.