внимания и поддержки, а поэтому что тут поделаешь! Они хотят, чтобы в Российском государстве писали и говорили по-русски, а тот, кто этого не желает, должен остаться в стороне. Пишу Вам открыто, потому что большой грех обманывать кого-либо ложными надеждами и обещаниями. Я всегда и во всем поступаю честно. – От Камчатки до Немана – Россия, за Неманом – Царство Польское, принадлежащее России. В России нет другого языка, кроме русского, – а в Царстве [Польском], видимо, разрешают пользоваться польским, но я этого точно не знаю. Только молиться можно на любом языке, а поэтому польская литература – дело частное, не подлежащее опеке правительства, если польский язык не преподается в школах. Это простая логика! На что вы можете рассчитывать, используя польский язык? Слава богу, что дал вам знание господствующего языка! – Пишите по-русски![651] Я не читаю «Дзенник Петербурский»[652] – потому что он глупый – и мне не нравится польский язык Пшецлавского, потому что он неестественный и преувеличенный, – но мне сказали, что там было объявлено, что мои «Воспоминания»[653] будут переводить в Варшаве. Я не знаю, правда ли это. Я даю вам полное право переводить и делать с моими воспоминаниями все, что захотите. Вы должны вернуться в Петербург; когда поселитесь здесь, усыновлю вас литературно, – и сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь вам сделать карьеру, достойную вашего ума и знаний!

С нетерпением жду ответа.

С большим уважением и привязанностью

Имею честь быть истинным слугой

Булгарин

Петербург

15 марта 1846

3

Милостивый государь

Книгу «Памятная книжка Виленской губернии»[654] получил, благодарю за них и расскажу об этой прекрасной и полезной работе.

Мой друг, один из знаменитых сыновей нашего племени, г. Аполлинарий Контский, уехал отсюда в Вильно. На следующий день после его отъезда я внезапно сильно заболел и не смог отправить брошюры[655]. Сегодня отправлю по почте. Но не знаю, примут ли там такой большой вес. Когда Вы получите эту большую пачку, пожалуйста, передайте ее г. Контскому, если он в Вильно, а если уехал, то прошу послать за мой счет туда, куда отправился г. Контский. Он летает как птица по Земле, и надо быть чертом, чтобы его поймать! Прошу Вас сделать для него все, что можете. Он добрейший человек и первый артист в мире, но как артист – избалованный ребенок. Прошу меня оповестить о получении брошюр и пребывании в Вильно г. Контского.

С должным уважением

нижайший слуга

Тадеуш Булгарин

СПетербург

1 мая 1852

NB. Остальные брошюрки пришлю туда, куда скажет г. Контский.

4

Из Петербурга, 22 мая [1852]

Благородный и уважаемый господин!

Когда два Ваших письма пришли в Петербург, я лежал очень больной. Уже был немного нездоров и когда г. Контский проезжал через Петербург, – но только 8 мая меня внезапно поразила тяжелая болезнь. Я лежал 24 часа и ничего не чувствовал. Теперь я чувствую себя не так плохо, и уже 24 мая моя статья будет в «Пчеле»[656]. До этого ничего не было.

Меня очень утешило известие о триумфе господина Контского. Он по-настоящему честный и благородный польский шляхтич и, кроме того, первый в мире артист. Пусть г. Монюшко, хоть он и талантливый человек, громко восхваляет вместе с жидовкой и жидочками Венявского – только один Паганини мог бы сравниться с Контским! Так о нем судили во всем мире и в России люди, не хуже разбирающиеся в музыке, чем г. Монюшко. – И очень плохо поступает г. Аполлинарий Контский, что беспокоится из-за глупых интриг жидочков. Без интриг и врагов не может существовать не только гений, но и талант. Напрасное беспокойство! Нужно немного пострадать от зависти!

Г. Контский, с его гением, хорошо соображающей головой и лучшим сердцем, – человек нервный, с плохим здоровьем, избалованный публикой и в высшей степени нетерпеливый! В своем последнем письме Вы написали, что мне не следует присылать брошюры с его биографией, [но] он поручил мне их прислать!!! Несколько тысяч брошюр лежат где-то на почте, в глубине России! Г. Контский пишет, чтобы выслали в тот или иной город – poste-restante[657], а poste-restante вообще не существуют в России! Он летит, как ветер, по всему земному пространству, и ни одно письмо его нигде не застает, потому что он никогда нигде надолго не задерживается. Я удивлен, что г. Контский просит у меня разрешения перевести мою брошюру на польский язык! Ведь я это написал для того, чтобы он, а не я этим воспользовался! Переводите хоть на калмыцкий, лишь бы шло на пользу Контскому. Гравюру на дереве с портретом Контского – вышлю Вам. Переводя брошюру, добавьте от себя, вроде приложения, статьи Улыбышева и князя Голицина[658] – о пребывании Контского в Литве – вообще. Ваша статья была напечатана в «Пчеле»[659], но из-за того, что я не смог держать корректуру, была допущена ошибка, которая и была исправлена сегодня[660]. Посылаю две вырезки из «Пчелы»[661]. Его письмо о подделке пицци уже напечатано в одной газете[662]. У нас нет обычая, как во Франции, перепечатывать статьи из другой газеты – но я расскажу все об этом своими словами[663].

Если дорогой Аполлинарий еще в Вильно, пожалуйста, обнимите его от меня и передайте поклоны от всей моей семьи, потому что в моем доме Контского любят как брата, а моя жена любит его как сына. [2 слова нрзб.] – я уже устал – потому что еще слаб!

Истинный слуга и друг

Тадеуш Булгарин

NB. Когда будете писать мне, то адресуйте не надворному, а статскому советнику[664] – а то письмо отдадут другому Булгарину.

NB NB. Что касается Ваших рассуждений в письме ко мне о прошлой судьбе Литвы, я уверен, что придерживаюсь противоположного мнения. Цивилизация шла с запада на север, в леса и в слякоть литовскую. Вильно много сделало для просвещения края – но шляхта была и остается темной и глупой!

5

Уважаемый господин

Я очень благодарен Вам за Ваше прекрасное письмо и за присылку произведений г. Ходзько[665]. Я прочитал их с величайшим удовольствием и скажу Вам, что нахожу у г. Ходзько большой талант рассказчика и отличное понимание края и наших старых обычаев. Я даже намерен сам перевести для «Пчелы» моей возвращение товарища из военной экспедиции