Мы вошли внутрь. В коридоре царила тишина – так было, наверное, в утро мира, в начале времен, еще до того, как первые мужчины рода человеческого научились ковать медные гонги, строить скрипучие повозки и бороздить Гьёлль на многовесельных ладьях. Воздух – сырой, напоенный множеством ароматов – оказался заметно теплее, чем снаружи. Стены по обе стороны мозаичного пола тоже были сделаны из стекла, но столь толстого, что взгляд сквозь него почти не проникал. Казалось, будто листья, цветы и даже высокие деревья за этими стенами колеблются, словно погребенные в толще воды. На одной из дверей я прочел надпись:

– Можете ходить где угодно, – сказал старик, поднявшийся из кресла в углу. – И сколько угодно.

Агия покачала головой.

– Времени у нас не больше чем на два зала.

– Вы здесь впервые? Новичкам обычно очень нравится Сад Пантомимы.

Неяркие, длинные одежды старика о чем-то смутно напоминали. Я спросил, к какой гильдии он принадлежит.

– К гильдии кураторов. Неужели ты никогда прежде не встречался с кем-нибудь из моих собратьев?

– Встречался дважды.

– Да, нас немного. Но задача наша гораздо важнее, чем думают в обществе, – мы храним то, что ушло. Видел ли ты Сад Древностей?

– Пока нет.

– Взгляни обязательно! Если это первый твой визит к нам, советую тебе начать с Сада Древностей. Сотни и сотни вымерших растений, включая те, которых в природе не найти уже десятки миллионов лет!

– А я, – заметила Агия, – видела ту «лиану пурпурную», которой вы так гордитесь, растущей на склоне холма в Квартале Мостильщиков.

Куратор печально покачал головой.

– Нам известно об этом… Боюсь, мы потеряли споры. Одна из панелей крыши треснула, и они разлетелись. – Но печаль исчезла с его морщинистого лица быстро, точно у простолюдина, не привыкшего подолгу лелеять свои горести. Старик тут же заулыбался. – Впрочем, ей там, скорее всего, живется неплохо. Все ее враги давно мертвы, как и хвори, исцеляемые ее мякотью.

Грохот за спиной заставил меня обернуться. Там двое рабочих вкатывали тележку в одну из дверей, и я спросил, что они делают.

– Там – Песчаный Сад. Кактусы, юкки и прочее в том же роде… Его перестраивают. Боюсь, сейчас там любоваться особенно нечем.

Я взял Агию за руку:

– Идем. Хочу взглянуть на их работу.

Она улыбнулась куратору, слегка пожала плечами, однако последовала за мной достаточно покорно.

В этом саду не было ничего, кроме песка, из коего местами выглядывали каменные валуны. Казалось, пространству, в котором мы оказались, нет границ. Оглянувшись, я увидел на месте стены и двери, сквозь которую мы вошли, отвесную скалу. Рядом с дверным проемом змеилось вверх по скале довольно большое растение – наполовину куст, наполовину лоза, усеянная страшными кривыми шипами. Я решил, что это остатки прежней растительности, которые еще не успели убрать. Других растений в саду не было, как не было и признаков перестройки сада, о которой говорил куратор, – лишь след колес тележки петлял по песку среди валунов.

– Немного же от него осталось, – сказала Агия. – Давай я отведу тебя в Сад Наслаждений!

– Послушай, отчего мне кажется, что я не могу выйти отсюда? Ведь дверь открыта!

Агия покосилась на меня.

– Такое чувство рано или поздно возникает у каждого, только обычно не так скоро. Тогда нам лучше выйти, да поскорей.

Она говорила что-то еще, но я не слышал ее. Мне чудилось, будто откуда-то издалека до ушей моих доносится шум волн, бьющихся о край света.

– Подожди… – сказал я.

Но Агия едва ли не силой выволокла меня в коридор, где с наших ног осыпалась добрая пригоршня песку.

– У нас вправду не так уж много времени, – пояснила она. – Давай я покажу тебе Сад Наслаждений, а потом сорвем аверн и пойдем.

– Но сейчас разве что середина утра!

– Нет. Уже за полдень. На Песчаный Сад мы потратили больше стражи.

– Вот тут ты наверняка врешь!

На миг лицо Агии вспыхнуло, но гнев тут же сменился елеем философской иронии, источаемым ее уязвленным самолюбием, точно секреция. Я был гораздо сильнее и, несмотря на всю свою бедность, богаче; и теперь она говорила себе (казалось, я даже слышал шепот ее внутреннего голоса), что, проглатывая подобные оскорбления, приобретает власть надо мной.

– Севериан, ты все время спорил со мной – и вот в конце концов пришлось вытаскивать тебя оттуда. Сады всегда действуют на людей именно так, особенно на тех, кто больше подвержен внушению. Говорят, Автарх хотел, чтобы в каждом саду, дабы подчеркнуть реальность пейзажа, всегда кто-нибудь да был, и потому его архимаг, Отец Инире, наложил на них заклятия. Но, если тебя так привлек этот, другие сады вряд ли подействуют столь же сильно.

– Мне казалось, будто мое место – там, – сказал я. – Что я встречу в этих песках одну женщину… и что она вправду была там, хотя мы ее и не видели.

Мы подошли к еще одной двери. На этой значилось:

Агия молчала, и я сказал:

– Значит, другие сады не должны действовать так же сильно? Тогда давай зайдем сюда.

– Так мы никогда не доберемся до Сада Наслаждений!

Ее настойчивость порождала во мне страх перед тем, что я могу обнаружить в избранном ею саду или же принести туда с собою.

– Всего лишь на миг.

Тяжелая дверь Сада Джунглей распахнулась, и сад дохнул на нас воздухом, густо насыщенным испарениями. Внутри было сумрачно и зелено. Вход заслоняли лианы, а в нескольких шагах от порога лежал поперек тропинки насквозь прогнивший ствол огромного дерева. На коре его каким-то чудом еще держалась маленькая табличка: Caesalpinia sappan.

– Настоящие джунгли на севере умирают по мере того, как остывает солнце, – сказала Агия. – Один мой знакомый говорил, что они умирают так уже многие века. А здесь джунгли сохраняются в том виде, какими они были в древности, когда солнце было еще молодым. Ну, идем – ты хотел взглянуть на них.

Я шагнул через порог. Дверь, захлопнувшись за нами, исчезла.

Настоящих джунглей, по словам Агии, медленно умиравших далеко на севере, я никогда в жизни не видел, однако эти, в саду, сразу же показались мне знакомыми. Даже сейчас, сидя за своим письменным столом в Обители Абсолюта, я будто бы слышу доносящиеся издалека крики того попугая с фуксиновой грудью и ярко-голубой спинкой, при виде нас перелетевшего с ветки на ветку и неодобрительно покосившегося на незваных гостей окаймленным белыми перышками глазом – но это, без сомнения, лишь оттого, что мысли мои, обратившись к прошлому, перенесли меня в тот зачарованный сад. За криком попугая последовал новый звук – точно новый глас какого-то юного, дикого мира, еще не покоренного мыслью. Я коснулся руки Агии.