Соня обхватывает морду Дракона и обнимает его, – крючковатые выступы давят на тело. Тот с непривычки снова дёргается, но не сильно, а затем, наоборот, затихает, – глаза заплывают белесыми перепонками. Дракон тёплый, чешуйчатый; из его широких ноздрей, точно из обогревателя, дует горячим ветром, и Соня покрывается испариной, – едкий пот стекает по лбу, щиплет глаза, струится по спине, животу и бёдрам.

Этот ящер пахнет баней, распаренными вениками и чем-то кислым, деревенским, как в доме у бабушки, которая подоила корову и льёт молоко по стаканам, и оно образует шапку пушистой пены – пьёшь его, а пузырики, цепляясь друг за друга, стекают по стенкам. Добываешь их изнутри языком, а бабушка смотрит, посмеивается.

– Не спи, детка! – изнемогает Глор. – Ошейник!

Соня вздрагивает. Ошейник – вот он, рядом – покрыт налётом чёрной ржавчины; изнутри торчат шипы, под которыми чешуя протёрта насквозь, и из-под них сочится кровянистая жидкость. Замочная скважина – сверху.

Затаив дыхание, Соня крепко берётся за ключ.

– Сейчас… Сейчас…

Глория тянет шею и то скачет, – от чего становится похожа на любопытного шимпанзе, – то приседает, нервно дёргая себя за усы. Соня, продолжая обнимать млеющего Дракона, чьи глаза прикрыты дрожащими веками, тянется к ошейнику. Она вставляет ключ и со скрипом проворачивает его, делая полный оборот, – хватаясь выемками за замковые механизмы, ключ прокручивается. Внутри что-то щёлкает, и тяжёлый ошейник, истошно взвизгнув, грохается под ноги.

– А-а-ай! – звено цепи бьёт Соню по мизинцу, и она, отскочив, валится на землю – с ключом, зажатым в руке.

Дракон, точно норовистая лошадь, дёргает головой и встаёт на дыбы, распахнув глазищи: зрачки бешено играют, сужаясь и расширяясь, янтарный цвет радужки полыхает, точно в адском пекле. Дикий рык разносится по пещере.

– Мяу! – вопит Глория, резко разучившись говорить. – Мя-я-яу! – зажмурившись, накрывает голову лапами: – Мя-а-а!

Бам! Дракон хлёстко бьёт хвостом в стену – от мощного сотрясения с потолка откалывается и падает массивный кусок. Бам! Снова удар – и в недрах горы разрастается чудовищный гул, предвещающий камнепад. Хаотичный гром ширится, и Соню одномоментно вышвыривает обратно в комнату.

Глава 27

Не отрекайся от своего Зверя. Когда сломается твоя человечность, он поможет тебе выжить.

Бам! Бам! – ломятся из коридора.

– Открывай!

Это Грымза, её омерзительный голос! Соня срывает повязку с глаз, озирается. В голове надрывно орёт Глория:

– Надева-а-ай клю-ю-юч!

Бам! Бам! – трещит и трясётся дверь.

Соня стаскивает с себя мокрые от пота балахон со свитером и торжественно выпрямляется. Зубы выбивают барабанную дробь.

– Быстрей! – верещит Глория.

Соня хватается за бечёвку, привязанную к ключу петлёй и, словно в омут, ныряет в неё головой.

– Выходи! Или ты оглохла? – и Грымза снова пинает дверь.

К великому изумлению Сони бечёвка под пальцами оживает, укорачивается и подтаскивает ключ на уровень сердца. Затем происходит совершенно из ряда вон выходящее: тяжёлые веки на основании ключа открываются, обнажая кристально-прозрачный красный глаз с вертикальным, завлекающим вглубь, зрачком, который сужается и расширяется, фокусируясь на Соне.

Затем глаз моргает – и раз, и два, и три!

Тут же под боком появляется Глория – всклокоченная, шальная. Шмыгнув носом, она торопливо прыгает на подоконник и оттуда кричит:

– Сейчас начнётся!

Не успевает Соня удивиться преображению ключа, как случается ещё более ошеломляющее. На пальцах, вытягиваясь в длину и мерцая смертельным блеском, отрастают саблевидные когти, а кожа покрывается плотной багровой чешуёй. С восторгом и ужасом Соня смотрит на то, как её тонкие руки и ноги превращаются в мощные, мясистые драконьи лапы, играющие буграми мышц, и как с треском и лёгкостью трещат по швам джинсы и старенькая футболка.

Глаза желтеют, зрачки сужаются в иголки, и её милое личико мутирует в животную морду ящера. Пружинная кровать скрипит под растущим телом и, тоскливо скуля, прогибается. Мучительно ломит в лопатках. Наконец, мистическая трансформация завершается, – разорванная в клочья одежда лоскутами, с шелестом соскальзывает по гладкому, чешуйчатому телу на пол.

За дверью становится тихо.

– Ну как ты? – спрашивает Глория.

Огромный красный Дракон, сидящий на продавленной кровати, поворачивает к ней голову, и его морда щерится в довольной, но хищной улыбке: во рту сверкают ослепительно белые зубы.

Грымза, стоящая по другую сторону двери, отрывается от прослушки и, отклячив жирный зад, наклоняется к замочной скважине в надежде разглядеть, что происходит в комнате. Закрыв один близорукий глаз и сощурив второй, она вглядывается в непроглядную щель, закупоренную с обратной стороны ключом. Ничего не видно.

В этот момент дверь распахивается, и прямо перед носом Грымзы оказывается красная массивная морда, покрытая крючьями. Голодные глаза сверкают янтарём. Дракон приоткрывает рот, обнажая зубы, и тихонько, из самой глубины глотки, делает короткое, но многогранно-раскатистое:

– Р-ры!

Грымзу обдаёт таким порывом ветра, что сальные сосульки на голове встают дыбом. Она шмякается на зад и, отчаянно отбрыкиваясь, пятится. Дракон, сощурив глаза, лениво крутит шеей, галечно похрустывая позвонками; широко зевает и исчезает за дверью, тихонечко затворив её.

– А-А-А! – взвизгивает Грымза. – А-А-А! – утыкается она спиной в стену узкого коридора. – А-А-А! – хапает воздух ртом и, зайдясь в новом крике, на верхней ноте срывает голос.

С кухни прибегает Зойка, другие люди, и их взору предстаёт соседка, которая верещит и пятится – боком, крупно трясясь, – от чего складки на теле колыхаются подобно желе, – и особенно бултыхается рыхлая, непомерно большая грудь.

– Да что? Что случилось? – недоумевают женщины, осторожно приближаясь.

– Д… Д-Д-Д! – та машет рукой на страшную дверь и, сделав усилие над собой, вырыгивает: – Драко-о-он!

– Дракон? – Зойка оглядывает остальных, склоняется к ней: – Кир, ты чего? Какой ещё дракон?

Грымза встаёт на карачки, ползёт и прячется за их ноги:

– К… К-К-К… Красный!

Женщины встревоженно переглядываются.

Тут дверь в Сонину комнату открывается, и в коридор выходит она сама, запахивая на ходу домашний халатик. Утянув поясок на узкой талии, Соня, нещадно фальшивя, трёт кулаками глаза и, сладко зевнув, – тоже наигранно и театрально, – спрашивает:

– Что-то случилось?

Грымза, теряя сознание, заваливается на коробки, в которых с прощальным хрустом сминаются в кашу мишура и ёлочные игрушки. Женщины начинают причитать.

Соня пожимает плечами, хмыкает и уходит к себе.

– Ты видела? Видела? – она подхватывает Глорию, звонко чмокает её в макушку и, тихонько смеясь, кружит её по комнате.

Та, растопырив лапы, старательно терпит, но потом говорит:

– Положь на место.

Соня ставит её на подоконник и подпрыгивает на цыпочках.

– Ну и лицо у неё было! Ну и лицо, а? – шепчет она, смеясь. – Вида! Она у меня внутри! Я – Дракон! Глория, ты слышишь? Глория! Глор!

Скулы болят от забытой эмоции, – она так давно уже не улыбалась, – и воспоминание об этом отдаётся внутри светлой, протяжной грустью.

– Тебе нужно научиться управлять ею, – осаждает её Глор, приглаживая лапой всклокоченную поцелуем шерсть. – Летать…

– ЧТО? – споткнувшись, Соня плюхается на согнутую пополам кровать. – Летать? Мы умеем летать?

Кошкодева закатывает глаза, словно обречённая объяснять простые истины глухонемым дебилам:

– Ну конечно. Крылья – они же сзади. Как их заметить?

– Ух-х-х… ты-ы-ы… – Соня шевелит лопатками, в кои-то веки ощущая в себе неведомую, фантастическую силу.

– Аккуратнее с этим, детка, – Глор тяжело вздыхает, – а то ещё грохнешь кого-нибудь или сама… грохнешься.

И она, с трудом подавив в себе желание столкнуть с подоконника вазу, уходит за занавеску, где и исчезает.

Глава 28

«Три дня, три ночи, три жизни во чреве кита… Глаза должны привыкнуть к темноте, чтобы научиться различать свет. Нет другого способа прозреть…»

(Александр и Николь Гратовски, «Откровение Ионы»).

«Глор говорит, это опасно – встречаться с мужиком в его хате, да ещё и раздеваться там догола. У меня точно кукуха поехала. Это очень отчаянно, и я никогда не решилась бы на такое, если бы не само отчаяние, проглотившее меня, словно огромный кит».

…Автобус бойко несётся по трассе, и Соня сидит у окна, в предпоследнем ряду.