– Около месяца, – повела плечом, беря в руки протянутую гостьей чашку. Пальцы обожгло теплом, и я обхватила фарфор руками, ощущая приятное покалывание.

– Почему он выселил тебя из хозяйской спальни? – спросила напрямую и мои глаза распахнулись так широко, что стало больно. Откуда он знает? Почему вообще задает такие вопросы?

– Вы сказали, что дорога была жуткой и вам нужен отдых, – твердо произнесла, а женщина, не моргнув глазом, ответила.

– Я соврала.

Я невольно хмыкнула, отставляя чашку. Больше нет смысла прятаться за условностями.

– С какой целью вы интересуетесь?

– Хочу понять, что в тебе такого, кроме милого личика, за что Давид вообще решил тебя поселить именно в хозяйскую спальню.

Короткий взгляд в сторону меня выдал, но я упрямо вздернула подбородок и вновь посмотрела на женщину.

– А вы спросите у Давида лично.

– Не дерзи мне!

– А вы поучитесь хорошим манерам! – ответила в унисон, и мы обе замолчали. Женщина с еще большим интересом и ноткой удовлетворения во взгляде, а я слегка раздраженно.

– Теперь вижу, – Тамара задумчиво поджала губы.

– Что вы видите? – спросила, глядя на гостью волком.

– Давид наконец-то созрел для серьезных отношений. Умница мальчик. Непонятно только, почему мне об этом не сказал, – произнесла, поясняя, и взяла в руки чашку. Я последовала ее примеру, потому что желудок о себе напомнил.

– Нет у нас никаких отношений, – заговорила устало. – Он просто заплатил мне чтобы иметь под рукой, когда понадоблюсь.

– Ой да брось, – отмахнулась и затем рассмеялась Тамара. – Чтобы девушки были под рукой Давиду совсем необязательно платить им деньги, сама понимаешь.

Да. Слишком хорошо понимаю.

Я нахмурилась.

– Он просто штурмует неприступную крепость всеми возможными способами. И какой-то из них оказался верным… – она отпила горячий ароматный чай и задумчиво выдала. – Ты не похожа на ту, кто нуждается в деньгах, девочка.

– Он же заплатил мне, – пожала плечами подчеркивая очевидное.

– Нет. Не в этом дело. Ты производишь впечатление человека, не знающего с ними проблем. Будто с детства росла в роскоши.

Проницательность женщины заставила меня напрячься. Было сложно оставаться спокойной.

– А Дава не такой. Он знает, что значит работать до изнеможения. Когда приходишь домой и заваливаешься без сил. Я надеюсь, ты не из тех дочерей, отцы которых сватают своих подопечных мужчинам побогаче чтобы объединить капиталы? Кто твой отец?

– Нет, – произнесла стараясь не выдать эмоций. – Мой отец не имеет к нашим с Давидом делам никакого отношения, – прикусила себе язык за то, что с такой легкостью произнесла «нашим с Давидом». У нас больше нет ничего нашего. Да и не было. – И Давид не их тех, кто пойдет на женитьбу ради денег.

– И это верно, – Тамара кивнула. – Ты его любишь?

От ее вопроса мои щеки вспыхнули, и я опустила глаза вниз и подула на остывший чай в своей чашке.

– Нет, о любви не может быть и речи, – проглотила ответ, но Тамара все равно услышала и красноречиво гаркнула, будто я ее забавляю.

– Девочка, береги свое сердечко, потому что такие как Давид слишком опасны для юных особ. И чем быстрее ты это поймешь, тем целее оно будет.

Хотелось ответить, что я знаю это и без нее, но предпочла промолчать. С этой женщиной лучше помалкивать.

– Кировский проект пока заморожен, – мой зам отчитывается о состоянии дел, а я слушаю его в пол уха. – Хасановы вели с ним переговоры, но ваше предложение заставило продавца земли пересмотреть сделку…

Интересно, Абрамов готовил ее к этой роли с самого начала, или вербовал после того, как я взял ее себе.

– Он раздумывает над ценой. Я не уверен, что они предложат больше, потому что, откровенно говоря, Давид, земля не стоит и половины тех денег, которые он запрашивал изначально.

При любом варианте, ее рвение остаться со мной объясняется целью ее миссии – шпионить. Она ведь сама пришла ко мне после того, как уволил, хотя могла идти на все четыре стороны. Видел, что она боится меня. Ощущал ее робость, которую очень хорошо скрывала под напускной смелостью. Чувствовал, как замирала, когда входил в комнату, и как дрожала от страха, когда приближался к ней. Когда сжимал тонкую талию, когда касался губ… Но все равно пришла обратно.

– Давид? – Пилипенко красноречиво кашлянул, и я поднял на него взгляд, стряхивая наваждение. – Возможно вам стоит пересмотреть свое отношение к той земле, она того не стоит, пускай Хасановы ее забирают.

– Нет! – ответил так резко, что зам отпрянул. – Сделку пресечь, не важно сколько просит продавец.

– Но это экономически невыгодно…

– Лёша, – перебил его, начиная терять терпение. – Я не люблю повторять дважды.

Пилипенко побелел, с его лица сошла вся краска, и он потянулся к узлу галстука и слегка оттянул, высвобождая горло.

– Прости...те Давид, я сделаю все возможное.

– Свободен, – произнес натянуто, и мой зам вскочил с кресла и вылетел из кабинета, а я провел по лицу ладонью, стряхивая усталость и глянул на часы.

Начало четвертого. Никогда так рано не уходил с работы, но мысль, что Кристина там одна, напрягала. Надо бы проверить не сбежала ли. Хотя усиленная охрана в особняке затруднит ей побег в случае чего, да и Адама я к ней приставил, чтобы приглядывал. Он головой отвечает за нее.

Развернул кресло и взгляд впился в одну точку на стекле панорамного окна. Перед глазами был весь город, но я его не видел.

Что теперь с ней делать?

Придушить? Очень хотелось. Проучить? Да. Но я еще в тот день, как только ее привели в мой кабинет, понял, не смогу поднять на нее руку, хотя видит Бог, очень хочется.

Хочется отомстить, хочется подавить, уничтожить, но в то же время я понимаю – все не так просто.

Пустота внутри не дает покоя, она требует отмщения, но я каждый раз чувствую физическую боль, когда делаю больно Кристине. Гребаный замкнутый круг.

А ведь она была так убедительна в своей лжи. Так правдоподобна в том признании. Она была уверена, я прощу ее сразу, как только услышу, что любит, но не учла, что больше я на ее ложь не куплюсь. Поразительно как этой бабе удалось обвести меня вокруг пальца. Как удалось затмить разум своим присутствием.

Я же с ума сходил, не жрал, не пил, ничего не хотел кроме нее самой. Работал только бы поскорее вернуться домой, к ней. Едва понимал какие документы подписываю, потому что перед глазами было ее лицо и тело, которое лишало рассудка.

Как наркоман как гребаный алкоголик жаждал ее всю и без остатка. И ведь отдавалась стерва. Именно так как хотел – полностью до самого конца. И в глаза смотрела будто душу выворачивает одним взмахом ресниц. Одержим ей стал вот и проебал момент, когда подпустил ее к своим делам слишком близко.